Книга Бенефис, страница 17 – Бернард Маламуд

Лицо ее раскраснелось, и она все время как-то похабно ухмылялась.

Фарр прошептал что-то, она напрягла слух, но ничего не расслышала.

— Что ты там бормочешь?

— Так, ничего.

— Пойдем со мной, малыш, — уговаривала она. — А потом я научу тебя, как стать мужчиной.

Голова его со стуком упала на стол. Глаза его были закрыты, он не двигался.

— Как же это — такой взрослый, а еще женщины не знал, — поддразнивала его Хелен.

Он ничего не отвечал, она начала его оскорблять, и лицо ее исказила злоба. Наконец она встала, пошатываясь:

— Да пошел ты… Чтоб ты сдох!

Он сказал, что так и поступит.

Фарр брел по темным улицам. У тяжелых деревянных дверей католической церкви он остановился. Потянув за створку, он заглянул внутрь, увидел чашу со святой водой. А что будет, подумал он, если я подойду и отхлебну оттуда? Из церкви вышла девушка в коричневом пальто и лиловой косынке, и Фарр спросил у нее, когда можно исповедоваться.

Она испуганно на него взглянула и ответила:

— В субботу.

Он поблагодарил ее и ушел. Сегодня только понедельник.

Она побежала за ним следом, сказала, что, если он хочет, она может договориться со священником.

Он сказал: нет, не надо, он не католик.

Хоть пальто у него и длинное было, но ноги мерзли. И ступни тоже. Он шел, словно таща на себе тяжеленный груз. Груз лежал и на душе. Хорошее настроение ушло, и ему было так тяжко, как не бывало никогда. И холод не был бы помехой, если бы ушла эта гнетущая тяжесть. Мозг его словно окаменел. А тяжесть только усиливалась. Просто невероятно! Сколько же можно? Все давит и давит. Еще чуть-чуть, и он рухнет на тротуар, и никто его с места не сможет сдвинуть. Его так и оставят лежать здесь, с головой, впечатанной в асфальт.

На следующей улице по бокам каменной лестницы у входа в какое-то мрачное грязное здание горело два зеленых фонаря. Это был полицейский участок. Фарр стоял через дорогу от него, но никто в участок не входил, никто оттуда не выходил. Холод был пронизывающий. Он подул на пальцы, оглянулся посмотреть, не идет ли кто за ним следом, и вошел.

Там было замечательно тепло. За столом сидел сержант и что-то писал. Он был лысый, с носом картошкой, он то и дело почесывал его мизинцем. Указательный и средний пальцы были в чернилах — у него ручка текла. Сержант посмотрел на Фарра удивленно, но ему было все равно, как на него смотрят.

— Что у вас? — спросил сержант.

Язык у Фарра стал тяжелым, как та самая гиря. Не в силах вымолвить ни слова, он опустил голову.

— Снимите шляпу.

Фарр послушался.

— Выкладывайте, — велел сержант и почесал нос.

Фарр сказал, что пришел признаться в преступлении.

— В каком? — спросил сержант.

Губы у Фарра кривились.

— Я убил человека.

— И кого же?

— Отца.

Сержант, до того взиравший на Фарра с недоверием, встрепенулся:

— Да, это не шутки.

Он записал имя Фарра в регистрационную книгу, промокнул чернила и велел ему подождать на скамье у стены.

— Нужно сначала найти следователя, который вами займется, но сейчас никого нет. И угораздило же вас прийти как раз в ужин.

Фарр надел шляпу, сел на скамью. Некоторое время спустя вошел грузный мужчина с бумажным пакетом и картонкой с кофе.

— Эй, Вулф, — окликнул его сержант.

Вулф неспешно повернулся. У него были широкая сутулая спина, густые усы. И черная широкополая шляпа.

Сержант ручкой указал на Фарра:

— Признание в убийстве.

Вулф приподнял брови:

— А Бернс где, Ньюмен где?

— Ужинают. Кроме тебя, здесь сейчас никого.

Следователь с тоской посмотрел на Фарра.

— Идемте, — сказал он.

Фарр встал и пошел за ним. Следователь, грузно переваливаясь, поднимался по лестнице. На полпути он остановился, чуть слышно вздохнул и пошел еще медленнее.

— Подержите-ка. — Это он уже наверху сказал.

Фарр взял пакет с едой и кофе. Горячий стакан грел замерзшую руку. Вулф отпер дверь, забрал у Фарра свой ужин, и они вошли в кабинет. Где-то неподалеку церковный колокол пробил семь раз.

Вулф привычными движениями обыскал Фарра. Потом уселся за стол, открыл пакет, достал еду. Там были три сэндвича с мясом и сыром и бумажная тарелка с капустным салатом, который он ел пластиковой вилочкой, явно его раздражавшей. Вспомнив про кофе, он снял с картонки крышку. Когда он переливал дымящийся кофе в белую чашку без ручки, рука его дрожала.

Ел он, не снимая шляпы. Фарр свою положил на колени. Ему было приятно сидеть в теплой комнате, смотреть, как кто-то ест.

— Первый раз за день присел, — сказал Вулф. — С утра на ногах.

Фарр кивнул.

— То одно, то другое…

— Понимаю.

Поглощая пищу, Вулф не сводил глаз с Фарра.

— Снимите пальто. Здесь жарко.

— Нет, спасибо. — Он уже жалел, что пришел.

С ужином следователь расправился быстро. Смотав обертки и остатки еды в шарик, он швырнул их в корзину для бумаг. Потом встал, вымыл руки в раковине. Вернувшись за стол, закурил сигару, сделал две-три затяжки, бросил сигару в пепельницу и сказал:

— Так в чем вы хотите признаться?

Фарр пытался заставить себя говорить, но не мог вымолвить ни слова.

Вулфа это начало раздражать.

— Вроде говорили про убийство.

Фарр тяжело вздохнул.

— Мать убили? — сочувственно спросил Вулф.

— Нет, отца.

— О-хо-хо…

Фарр уставился в пол.

Следователь открыл черный блокнот, нашел огрызок карандаша.

— Как зовут? — спросил он.

— Меня? — уточнил Фарр.

— Вас, кого же еще?

— Я думал — отца.

— Сначала — вас.

— Эдвард Фарр.

— А его?

— Герман Д. Фарр.

— Возраст жертвы?

Фарр попытался вспомнить.

— Не знаю.

— Не знаете, сколько лет вашему отцу?

— Нет.

— А вам сколько?

— Двадцать девять, будет тридцать.

— То есть свой возраст вы знаете?

Фарр не ответил.

Вулф что-то записал.