Онлайн книга «Бриллианты для диктатуры пролетариата»
Во всех трех направлениях поиска чужого агента Исаев намеренно приоткрывал себя. Это был риск, но риск необходимый и оправданный, потому что Ревель стал узловым пунктом, через который наша дипломатия налаживала контакты с Лондоном и Стокгольмом, а присутствие в посольстве чужака ставило под угрозу проведение этих столь необходимых республике акций, целью которых был прорыв экономической блокады. Исаев помнил слова Кедрова: «Когда разведчик начинает палить из револьвера и бегать по крышам — он кончился, и нет в этом подвига, а лишь одно неумение. Даже если ему грозит провал, он обязан и провал обернуть в свою пользу». — Максим Максимович, — окликнул Исаева кто-то, очень четко выговаривающий каждую букву в его имени-отчестве, — добрый день. Исаев неторопливо обернулся: за рулем спортивной машины сидел Нолмар. — Здравствуйте. С кем имею честь? — Меня зовут Отто Васильевич. Я торговый атташе Германии. — Очень приятно, но торговля не по моей части, — ответил Исаев, заметив, как на другой стороне улицы, шагах в двадцати, трое квадратнолицых мужчин деловито разглядывали витрины бакалеи. — Как знать, как знать, — улыбнулся Нолмар, — вы не согласились бы побеседовать со мной? — Завтра в пять я буду обедать в «России». — Господи, — удивился Нолмар, — да разве в наше время можно жить завтрашним днем? Нет, я просил бы вас выкроить для меня время сейчас. — К сожалению, сейчас я занят, господин Нолмар. — Ваш отказ только усложнит вашу жизнь на сегодня, да и вообще на ближайшее обозримое будущее, — сказал Нолмар и чуть кивнул головой на тех троих, которые по-прежнему настороженно изучали витрину, и Максим Максимович ощутил напряженное ожидание, сокрытое в затылках этой троицы. «Надо принимать драку, — понял Исаев. — Звать полицию — глупо. А то, что он мной столь стремительно заинтересовался, означает, что мы с Романом на верном пути». Исаев сел рядом с Нолмаром и спросил: — Бензину жрет много? — Что? — не понял Нолмар. — Я спрашиваю — много ли жрет бензина ваш мотор? — Спортивные автомобили прожорливы, огромное сгорание… Восемь цилиндров, что ни говорите. — А руль? Устойчив? — спросил Исаев и, резко положив руки на баранку, несколько раз крутанул из стороны в сторону. — Осторожней! — крикнул Нолмар, и лицо его враз побледнело. — Я же могу на тротуар въехать! Он затормозил около своего подъезда. — Здесь я живу. — Хороший дом? — Теплый — это его главное достоинство. Они вошли в парадное и стали подниматься по деревянной лестнице. Исаев неожиданно крикнул: — Ого! — Что вы? — снова дрогнул лицом Нолмар. — Что случилось? — Ничего. Проверяю акустику. У нас дома поразительная акустика: консьерж чихнет, а я просыпаюсь. Нолмар, конечно, не мог знать, что Исаев прокричал свое «ого» для тех, кто сидел здесь рядом, в одной из освободившихся недавно квартир, и имел связь с Романом. Он, подстраховываясь, хотел привлечь внимание (вдруг зазевались) к Нолмару и себе, и он своего добился: Артур Крейц внимательно наблюдал за тем, как лощеный молодой мужчина пружинистой походкой поднимался вместе с громадным Нолмаром. — Алло, можно Романа? — Он скоро будет. Что передать? — Пусть позвонит к тете Розе, она себя очень плохо чувствует, к ней только что пришли на консилиум врачи. Но Роман мотался по городу, а оставленный им связник не имел права выйти из квартиры. Поэтому сцепление случайностей оставило Исаева один на один с Нолмаром и с теми четырьмя агентами полиции, немцами по происхождению, которые сидели в небольшой спальне, соседствующей с кабинетом, где сейчас беседовали двое. Фонографы были включены агентами полиции после того, как зажглась лампа возле кровати: это Нолмар нажал сигнализацию у себя под столом. Потом загорелись две лампочки возле трельяжа: Нолмар любил изящную мебель. Эти две лампочки означали, что сейчас надо начать секретное фотографирование его самого, беседующего с посетителем, а потом отдельно посетителя: в фас и профиль. — Выпить не желаете? — спросил Нолмар. — Желать-то еще как желаю, — ответил Максим Максимович, — но, увы, не могу. — Отчего? Язва? — Отменно здоров. Боюсь, споите. Знаю я вас, дипломатов… Нолмар придвинул свое кресло поближе к Исаеву и сказал: — Спасибо, что вы помогаете мне начать беседу без всякого рода необходимых в нашем случае прелюдий… — Вы что, получили музыкальное образование? — Просто образование. Оно предполагает определенное знакомство с культурой, которая без музыки невозможна. — Ну что же, вашу формулировку я приму, — снова усмехнулся Максим Максимович. — Чтобы не затягивать время — у меня еще есть дела, — слушаю вас. — Даже не знаю, с какого бока к вам подступиться. — Ну, это, видимо, неплохо. — Для меня — плохо. Вы не типичны, с вами можно проиграть. — Или неожиданно выиграть. — Вы — из Москвы? — Да. — Можно вопрос? — Пожалуйста. Да вы смелее! Выйдет так выйдет, а на нет — суда нет. — «Нет» меня не устраивает. Вы говорили, что письмишко вам Урусов написал в коридоре? — Именно так. — Экспертиза показала, что записочка написана на суконном столе. На столе зеленого сукна… «Верно, — отметил для себя Исаев. — Именно зеленый стол был на той явке, где писал Урусов. Ай да немец!» — Ну и что? — Ничего… Маленькая ложь рождает большое недоверие. — Опровергать вас не входит в мои планы, господин Нолмар. Замечу только, что писать можно в коридоре на бумаге, которая перед этим лежала на столе, покрытом зеленым сукном. Что еще? — Вам тоже небезынтересно продолжать этот разговор. — По чьему поручению вы его ведете? — Это моя инициатива… Теперь второй вопрос: вам известно, что Урусова очень тщательно опекает ЧК? — Известно. — Что вы можете сказать о Леониде Юрьевиче? — Какого Леонида Юрьевича вы имеете в виду? — Возле Урусова находится один Леонид Юрьевич… — Ах, этот старик? Бывший его дворецкий? Ничего я о нем сказать не могу. — Зато я могу вам сказать, что этот его дворецкий был замечен в связях с большевиками еще в тринадцатом году. Так что ежели вы его знаете, то меня удивляет, как вы могли уйти из России без помощи ЧК? |