Онлайн книга «За чертой»
— ¿Y qué es este secreto? [340] Мужчина поднял ногу в сапоге, положил на колено и принялся изучать сапог. Сапог был черной кожи со шнуровкой сбоку, довольно редкого для этой страны фасона. — El secreto, — сказал он, — es que en este mundo la mascara es la que es verdadera. [341] — ¿Le entendió? [342] — сказала примадонна. Билли сказал, что понимает. Спросил ее, разделяет ли она это мнение, но она лишь расслабленно помахала рукой. — Так говорит arriero, [343] — сказала она. — ¿Quién sabe? [344] — Он говорит, это был ваш секрет. — Фи! У меня нет секрета. Во всяком случае, больше я такими вещами не интересуюсь. Очень надо. Чтобы тебя каждый божий день убивали. Это выматывает силы. Лишает способности соображать. Уж лучше сосредоточиться на вещах помельче. — А я, вообще-то, подумал, что это он просто из ревности. — Ну да. Конечно. Но даже и на ревность нужны силы. Ревновать в Дуранго, потом опять в Монклове, в Монтерее. Ревновать на жаре, под дождем и на холоде. Такая ревность исчерпает злобу тысячи сердец, не правда ли? По силам ли такое человеку? На мой взгляд, лучше бы заняться изучением какой-нибудь малости. А потом и покрупнее вещи последуют. На мелочах можно набить руку. Затраченные на них усилия вознаграждаются. Сначала поза, положение головы. Движение руки. В таких вещах арриеро всего лишь зритель. Он не может знать, что для человека в маске ничего не меняется. Актер изображает не то, что ему хочется, а только то, что велит ему этот мир. В маске или без маски — безразлично. Она взяла театральный бинокль за ручку и стала обозревать окружающий мир. Дорогу. Длинные тени на ней. — И куда же вы все втроем направляетесь? — спросила она. — Мы сюда приехали искать лошадей, которых у нас украли. — А кому они были вверены? На это никто не ответил. Она поглядела на Бойда. Раскрыла веер. На гармошке из рисовой бумаги был нарисован дракон с большими круглыми глазами. Сложила веер. — И долго вы собираетесь искать ваших лошадей? — Ну, столько, сколько потребуется. — Podría ser un viaje largo. [345] — Quizás. [346] — В длинных путешествиях часто теряют себя. — Что, мэм? — Вы сами увидите. Даже родным братьям трудно в таких блужданиях оставаться вместе. А у дороги так и вообще свои законы, и не бывает, чтобы у двоих путников было одинаковое их понимание. Если им вообще удастся прийти к какому-то пониманию. Послушайте corridos [347] этой страны. Они многое вам скажут. Тогда вы и в собственной жизни кое-чему поймете цену. Ведь это, наверное, правда, что ничего не скроешь. Однако многие не желают видеть того, что лежит перед их глазами в ярком свете. Вы сами увидите. Форма колдобин — это и есть дорога. Другой дороги с теми же колдобинами нет, она только одна такая. И всякое странствие, на ней начатое, будет закончено. Найдутся лошади или не найдутся. — Мы, пожалуй, лучше поедем, — сказал Билли. — Andale pues, [348] — сказала примадонна. — Да пребудет с вами Господь. — Если по дороге встречу вашего Пунчинельо, скажу ему, что вы его заждались. — Фи, — сказала примадонна. — Не берите в голову. — Adiós. [349] — Adiós. Билли окинул взглядом мужчину на ступеньках: — Hasta luego. [350] Мужчина кивнул. — Adiós, — сказал он. Еще раз Билли развернул коня. Оглянувшись, коснулся пальцем поля своей шляпы. Грациозным роняющим жестом примадонна раскрыла веер. Арриеро, который сидел упершись ладонями в колени, нагнулся и в последний раз попытался доплюнуть до пса, после чего вся тропа направилась через луг к дороге. Когда Билли в последний раз оглянулся на примадонну, та наблюдала за ними, подсматривая в свой бинокль. Как будто так ей легче их оценить — именно теперь, когда они по исполосованной тенями дороге уходят в сумерки. Существуя лишь в этом окулярном кружке пространства, куда окружающие вещи являются из ничего и вновь в ничто исчезают — что дерево, что камень, что темнеющие вдали горы, — все замкнуто, заключено в себе и содержит лишь необходимое, и ничего больше. Лагерем встали в дубняке у реки, разложили костер и около него уселись, и девушка занялась приготовлением ужина из сокровищ, которыми одарили их жители эхидо. Когда поели, остатками она покормила пса, помыла тарелки и кастрюлю и пошла к лошадям. Вновь выехали на следующий день поздним утром, а в полдень, повернув коней и сойдя с грунтовой дороги, направились по тропе, которая вилась сперва вдоль нижнего края перечного поля, потом среди деревьев у реки, безмятежно поблескивающей на жаре. Тут кони ускорили шаг. Тропа свернула и пошла вдоль оросительной канавы, спустилась в рощу, опять поднялась, а потом пошла вдоль зарослей приречных ветел и камышей. От реки веял прохладный ветерок, светлые кисточки камышей гнулись и тихо шуршали. Послышался шум падающей воды, а откуда — мешали разглядеть заросли. Из гущи тростников вышли к наезженному броду у водосброса оросительного канала. Выше был пруд, куда вода подавалась из старой широченной гофрированной трубы. Вода тяжело изливалась в пруд, а в нем плескались с полдюжины совершенно голых мальчишек. Они увидели всадников у брода, увидели с ними девушку, но не обратили на них никакого внимания. — Черт! — сказал Бойд. Вжав каблуки в ребра коня, он пустил его вперед по песчаным отмелям. На девушку не оглядывался. Та с добродушным любопытством наблюдала за мальчишками. Оглянулась на Билли, потом обняла другой рукой талию Бойда, и они поехали дальше. |