Онлайн книга «Заколдованный участок»
|
– В Зерновке, помнишь, курвиметр сперли. Тоже – кому надо? – Его за часы приняли. – Вот и это за что-нибудь примут. Михалыч открыл люк подпола и засунул туда все приборы и приспособления. И мы это запомним: это через некоторое время всплывет неожиданным образом. 2 Это всплывет неожиданным образом, а сейчас нам необходимо оказаться в доме Липкиной. Мария Антоновна пьет чай и смотрит телевизор с выключенным светом, как это до сих пор принято в деревне: для экономии электричества. Послышался стук в дверь. Мало ли кто может прийти по соседству даже и в непогоду, поэтому Липкина не встревожилась и, не сводя глаз с телевизора, где шел ее любимый сериал, крикнула: – Открыто! Дверь медленно отворилась, и вошел мужчина лет шестидесяти. Незнакомый. В костюме, но костюм, сразу видно, с чужого плеча: мешковат. Рубашка белая, но мятая. Галстук старомодный (правда, кто его знает, что такое вообще модный галстук!). – Здравствуй, Маша, – сказал он. Вот тут Мария Антоновна испугалась. – Кто это? Вы кто? Вам чего тут? – Не узнала? – спросил человек. Липкина, боясь сама подойти к выключателю, крикнула: – Свет включите! Человек нашарил выключатель, зажегся свет. – Ну, вот... Теперь узнаешь? Липкина не меньше минуты смотрела на человека и начала вставать с кресла, но тут же опять села. – Константин? Костя, ты? Живой? – Живой, как ни странно. Женщины долго не изумляются. Они ведь во многом живут памятью, а не теперешним моментом, особенно если одинокие. Поэтому уже следующий вопрос Марии Антоновны был более чем неприветлив: – Ну, и чего тебе тут? Константин всхохотнул: – Ха! Вот так встреча! Узнаю характер! Тридцать лет не виделись, а она: тебе чего тут? Эх, Маша, Маша!.. – Он подошел к ней и хотел то ли потрепать ласково за плечо, то ли просто прикоснуться, но Липкина отстранилась. – Ты руки не суй, сядь нормально, – она указала ему на табурет за столом. Он сел. Выражение лица тут же резко изменилось с невероятно радостного на невероятно трагическое. – Так, значит? – с дрожанием голоса сказал Константин. – Имеешь право! Знала бы ты, какую я прожил жизнь! – он отвернулся и провел ладонью по глазам. – Только без концертов, пожалуйста! – Как ты так можешь?! Тридцать лет не виделись! И я всё время к тебе стремился, только все препятствия мешали. Непреодолимые препятствия, понимаешь? Липкина встала, задернула занавески. – Тебя видел кто-нибудь? – Двух мужиков встретил, только я их не узнал. И они меня не узнали. Много нового народа в Анисовке? – полюбопытствовал Константин. – Вообще, масса изменений, наверно? Но у Марии Антоновны не было настроения рассказывать ему про новый народ и массу изменений. Она ответила коротко: – Хватает. Значит, так. Как совсем стемнеет, пойдешь обратно. – Куда? – Туда, откуда пришел. – Так вот сразу? – А чего тянуть? Я не хочу, чтобы люди надо мной смеялись. Помер ты, Костя. Я всем сказала, что ты трагически погиб. – Это когда же? – А тогда же. Когда сманил ты меня на сволочной этот Крайний Север за длинным рублем. Когда ты меня с ребенком там бросил. Когда я оттуда целый год выбраться не могла! Когда я прокляла тебя на всю оставшуюся жизнь! Липкин одобрил ее характер: – И правильно! Я сам себя проклял. И что похоронила – правильно. Не надо жить на земле таким людям! – Он вздохнул и сказал как о неприятном, но неизбежном: – Правда, я всё-таки еще живу... Если бы ты могла представить, что со мной было! И предавали меня, и убивали, и... А, что вспоминать! Как Лида-то наша? Уже, наверно, внуки у нас с тобой? – Лида наша в двенадцать лет умерла. Аппендицит, потом перитонит, – жестко, без видимого чувства сказала Мария Антоновна. Наверно, потому что она не желала делиться своим горем с этим человеком. – Вот она, медицина! – сделал вывод Константин, с привычной умелостью переводя личное на общественные рельсы, которые, как известно, всегда и во всем виноваты. – Лида, дочка... Ничего я не знал, ничего... Он заплакал. У Марии Антоновны это не только не вызвало сочувствия, наоборот, она, поднявшись с кресла, встала перед Константином и сказала, не скрывая намерений: – Вот что, Константин. Ты уходи лучше. А то я не ручаюсь за себя. Возьму сковородку сейчас. И буду тебя по твоей скотской голове стучать, пока ты опять не помрешь. – Имеешь право! – покорно кивнул Константин. – Что ж, бери сковородку, бей. Я даже рад. Хоть на родине помру. Десять раз помирал в чужих краях, но не помер, а тут... Ладно. Дай хоть чаю, знобит меня. Липкина молчала и ждала. – Что ж... Пойду... Константин оперся о стол, но тут же охнул, осел, замер, прислушиваясь к себе. Лоб покрылся потом. – Ты чего? – недоверчиво спросила Липкина. – Ерунда. Пройдет. – Сердце, что ли? – Да всё сразу. Желудок схватывает, операция была. Тоже чуть до перитонита не довели. Ладно, повидались... Пора. Константин тяжело встал. И медленно пошел к двери; так тяжелобольные перемещаются по палате, когда несколько шагов – большой труд. Липкина, посмотрев на это, сказала: – Куда ты пойдешь такой? Оставайся уж до утра. Но утром чуть свет чтобы тебя не было! Может, тебе дать чего-нибудь? Анальгин или чего? Что тебе помогает? – Сто грамм налей, если не жалко, – попросил Константин. – Дерьма жалеть. Разве тебе можно? – Мне теперь всё можно. Это, Маша, как анекдот: человека повесить собираются и спрашивают последнее желание. Он говорит: закурить дайте, но чего-нибудь некрепкое, я здоровье берегу. Константин засмеялся, закашлялся, схватился за живот. Липкину же анекдот не рассмешил: – Да... Пожил ты, я смотрю, как следует. Она налила ему водки, поставила тарелку с помидорами, картофелинами, куском колбасы. – На вот, пей. Закуси, если хочешь. И ложись, и никаких разговоров чтобы не было. Не хочу ничего говорить. Понял? – Спасибо тебе, – с благодарностью сказал Константин. Выпил водки, и тут же ему полегчало. Он даже замечание сделал: – Порезала бы хоть колбасу, сунула, как собаке. |