Онлайн книга «Заколдованный участок»
|
– Так это комиссарский часовой, – рассудил Суриков. – Личный, что ли? Армия-то одна! То есть, получается, кино про Чапаева, а главный на самом деле – комиссар. Даже который второй после Фурманова: ты, говорит, поставь часовых. И Чапаев: ну, ладно, отдай команду. – Ты не путай. Кто командир, тот и главный! – сообразил Суриков. – Так оба же командуют, я о том и говорю! Микишин тоже начал сомневаться: – От этого у нас всегда и бардак был: непонятно, кого слушаться. – Себя – самое верное! – сказал Суриков. Шестернев же заинтересовался вопросом всерьез: – Между прочим, мы не про жизнь говорим, про кино. А там действительно какая-то неясность. Может, копия старая, что-то пропало? Все задумались. 18 Все задумались. А если русский человек задумается, это никогда не обходится без последствий, причем не обязательно отрицательных. И мы о них узнаем чуть позже, а пока вернемся к Андрею Ильичу. Тот встретил у своего дома Куропатову, которая с тревогой спросила: – Андрей Ильич, вы моего Михаила не посылали никуда на ночь? – Зачем? – Может, срочная работа какая? – Ага! Вас и днем не заставишь работать, а уж ночью!.. – Вот тоже... Куда же он делся? И Куропатова пошла к Мурзиным. Спросила Веру: – Вер, твой дома? – В погребе сидит, – сказала Вера, посмеиваясь – Радиации боится. Совсем очумел. – А мой не с ним? – С вечера был. – А я обыскалась! – обрадовалась Лидия. – Михаил! Михаил, ты там? Куропатов медленно возник в двери погреба и крикнул: – Стой, где стоишь! – Взрослый человек, а с ума сходишь! Иди домой уже! И Лидия направилась к мужу, чтобы привычным образом тащить домой. Но тот шарахнулся в сторону, в кусты, и закричал оттуда: – Не подходи, говорю! – Ты так? – рассердилась Лидия. – Я тебя и там достану! Она схватила длинную жердь, размахнулась – и достала. Тонкая жердь переломилась на могучем плече Куропатова. Лидия испугалась: – Тебе не больно? Куропатов оправдал ее: – Это не ты, это твоя инфекция действует. Поэтому прощаю! И неверными шагами пошел к дому. Куропатова шла следом, готовая подхватить, если упадет. Вера крикнула в сторону погреба: – А ты чего сидишь? Или я тоже для тебя инфекция? Мурзин вылез, держась руками за землю: – Нет, но... Ты бы всё-таки в бане пропарилась... – В бане! Ты на себя посмотри! – А что? Мурзин, желая осмотреть себя, ткнулся лицом в землю. Удивился, что она так близко. Близко то, что любишь. Любимое обнимают. И Мурзин обнял землю руками. 19 Мурзин обнял землю руками и спокойно заснул. И Вере стоило больших трудов затащить его в дом. Вроде бы шут с ним, пусть валяется, но себе дороже: мужик, поспавший на сырой земле, он может стать после этого не совсем и мужик, а Вере, прямо скажем, это было слишком дорого. Не она одна беспокоилась о муже. С утра пораньше к Андрею Ильичу явились Татьяна Савичева и Наталья Сурикова. – Андрей Ильич, примите меры, мужья дома не ночевали! – Что это с ними? По крайней мере, я никого никуда не посылал! – Да мы знаем, где они! – сказала Наталья. – Они в клубе заперлись. Мы стучим, кричим, не отвечают. Напились, наверно, и дрыхнут! – Ничего, мне откроют! Или я... Пошли! Они отправились к клубу. А там анисовские киноведы в десятый раз пересматривали кадры распри комиссара с Чапаевым. – Видали? Видали? – тыкал в экран Савичев. – Механик, звук убери, мешает! Не пущу, говорит, Василий Иванович! И всё! И ваш Василий Иванович заткнулся! Микишин возразил: – Сам сказал – не пущу, а дверку-то уже открыл! – Разве? – вспоминал Суриков. – А ты не видел, что ли? Этот оттуда выглядывает потом, надеется на Чапаева, а часовой хлоп – и закрыл, и задвижку задвинул! Значит, перед этим он ее открыл, он же уже стоял, караулил, не у открытой же двери! Так, Шестернев? – Что-то я не обратил внимания, – послышался голос из проекторной. – Крути еще раз! – велел Савичев. Но прокрутить не удалось: Шаров, безрезультатно стучавший, просто вышиб дверь. – Это что же такое? – закричал он. – Что за просмотр тут устроили в рабочее время? Суриков! Завод стоит, подвоза нет, а он тут упражняется! – И дома не ночуют из-за ерунды! – добавила Савичева. – Завод никуда не денется, – успокоил Шарова Суриков. – А тут важный вопрос. – А работать кто будет? – продолжал шуметь Андрей Ильич. – Савичев! Ты для этого пить бросил? Николай Иваныч! Удивляюсь! Брат у меня там горбится один за всех, а вы что тут? Кто там еще прячется, Читыркин, ты, что ли? Андрей Ильич приблизился и увидел, что в углу сидит не кто иной, как Лев Ильич. – Ладно тебе... Раскричался... – хмуро сказал старший Шаров. – Да я ничего... Просто – беспокоюсь... А чего сидите-то? – Ты вчера кино смотрел? – спросил Лев Ильич. – Я его сто раз смотрел. – Тогда скажи: кто главный, Фурманов или Чапаев? Не в смысле про кого кино, а вообще. – Чапаев, конечно. – Да? А почему при Фурманове чапаевские приказы не выполняются? – Что-то вы придумываете. Как это не выполняются? – А ты вот сядь и посмотри! И Шестернев опять запустил сомнительные кадры. Андрей Ильич начал смотреть. Вместе с ним присели, заинтересовавшись, и Наталья с Татьяной. И когда кадры закончились, заспорили с новой силой и в новом составе. И спорили так до белого дня, и разошлись, так и не разобравшись. 20 Они разошлись, так и не разобравшись, и жизнь продолжилась фактически в том же виде, что была раньше, с некоторыми изменениями. Савичев из состояния беспробудного труда перешел в состояние беспробудного философствования. Лежал в саду на раскладушке, смотрел в небо сквозь листья и о чем-то думал. Татьяна раз прошла мимо, другой, третий. Не вытерпела. – Юр, ты чего лежишь? – А чего? – Дел, что ли, нету? Навоз собирался на огород вывезти. |