Онлайн книга «Закодированный»
|
Там не было ничего особенного, кроме акта приема с записью: «Сдала в качестве подкинутого ребенка Суровцева Екатерина Петровна, г. Саранск, ул. Протечная, д. 12. Записан на фамилию предположительного отца Шумакина Жана, отчество неизвестно. Зарегистрирован: Шумакин Виктор Жанович». – А я все думал, откуда такое отчество? – сказал Сергей. – Да и у папаши твоего, надо полагать, это было не имя, а кличка. Поехали в Саранск, нашли улицу Протечную, дом двенадцать. В доме было грязно и бедно, копошилось человек десять разнополого и разновозрастного народа, все пьяные по случаю субботы. Впрочем, был бы вторник, можно было бы сказать – по случаю вторника. Единственный более или менее трезвый человек лет шестидесяти (он просто только что проснулся и не успел еще опохмелиться), назвавшийся Леонидом Ильичом, на вопрос о Екатерине Петровне заплакал и сказал: – Схоронили мы маму! Пять лет назад! – Шесть! – возразил бас с пола. Виктор и Сергей вгляделись: под столом лежал подросток лет четырнадцати. – Пять, говорю! – упрямился Леонид Ильич. – Щас вот уе… по е…! – сказал подросток, не смущаясь тавтологией. – Сразу вспомнишь! – Ты на отца? – закричал старик. – Мразь! – И пнул ногой малолетнего сына. Тот захохотал, приняв за юмор. – А нет ли фотографии? – спросил Виктор. – Была где-то. – Найдите. Бутылку водки дам. И тут же население дома закопошилось, ища фотографию. Ругались, царапались, оттаскивали друг друга, толкались. Не нашли. – На кладбище есть, – вспомнил Леонид Ильич. – На памятник ее вклеили. Ну, на эмаль свели, а саму фотографию, надо думать, в похоронном бюро так и оставили. Многие тут же вызвались проводить на кладбище, но Виктор разрешил только Леониду Ильичу. 16 На кладбище долго плутали. – Здесь где-то было. Точно помню, – бормотал Леонид Ильич. В результате нашли метрах в трехстах от того места, что он точно помнил. Ржавая ограда, ржавый покосившийся крест, сваренный из водопроводных труб. К кресту прикручена проволокой овальная эмалевая табличка, на которой, как ни удивительно, сохранилось вполне ясное изображение Екатерины Петровны. Леонид Ильич лег возле ограды и заплакал. – Дайте выпить, – зарыдал он, – а то умру с горя! Дали. – Кого-то она мне напоминает, – сказал Сергей. – Меня, – ответил Виктор. Сергей посмотрел: – А ведь точно! Известное дело: укажи на сходство двух людей постороннему человеку – и он его найдет и увидит. На самом деле Виктор сразу понял, на кого похожа Екатерина Петровна. На Татьяну. – А скажи, – обратился он к Леониду Ильичу – Екатерина Петровна детей не отдавала куда-то? – Конечно, отдавала! – подтвердил старик. – Рожала-то она каждый год, ты прокорми такую ораву! Только семь человек себе оставила. Женька в прошлом году помер, Петька еще живой, но тоже скоро сгниет, сколиоз его ест, – считал старик, – Тамарка уехала лет десять назад куда-то на Север, Лидка в тюрьме, Ваську в милиции до смерти забили, Пашку тоже зарезали, но друзья… А кто же седьмой-то? – озадачился Леонид Ильич. – И заново стал считать, шевеля губами и загибая пальцы. – Пошли отсюда, – сказал Виктор. Они пробиралась сквозь деревья и бурьян и были уже у выхода (то есть пролома в кирпичной стене), когда услышали истошный крик: – Вспомнил! Седьмой – это же я! – Возможно, он твой брат, – сказал Сергей. – Возможно… А почему я раньше мать не отыскал? Ведь просто оказалось. – Ну… Значит, не надо было. 17 Харченко в отсутствие Георгия-Виктора совсем потерял покой. Со дня на день и с часу на час он собирался навестить Татьяну, но все откладывал, удивляясь своей нерешительности. Меж тем к Татьяне пришел, то есть почти приполз Валера Абдрыков. – Подыхаю, – прохрипел он. – Подыхай, – одобрила Татьяна. – И тебе меня не жалко? – Ничуть. – А дети? – Что дети? Сейчас ты то ли есть, то ли тебя нет. А тогда уж точно не будет, им от этого только спокойней. – Жестокая ты. – Я? Ты чего пришел вообще? На опохмелку попросить? Вообще-то Абдрыков именно этого и хотел – опохмелиться. Но терпел признаться. Знал остатками разума: даст ему сейчас Татьяна денег, выгонит – и все, путь заказан. Ну, может, еще раз даст. А может, и еще. Но рано или поздно перестанет давать. Надо вести себя по-умному. Остаться здесь: жена теперь живет крепко, с машиной. Бросить пить хотя бы на время. Такие праведные мысли копошились в голове Абдрыкова. И он сказал: – А давай, как раньше? – Это как? Я работаю за троих, а ты пьешь? – Нет. Как еще раньше. Когда я тоже работал. – Не хочу. – Это почему? – А не нужен ты мне. – Врешь, Татьяна! Ты меня любишь! – уверенно сказал Валера. И уверенность его не была пьяной или похмельной. Все эти годы он был абсолютно убежден, что Татьяна только делает вид, держит форс, а на самом деле счастлива будет, если он вернется. – Тебя? – насмешливо воскликнула Татьяна. – Опомнись! – А что, нет? – И думать забыла, Валера! На, иди и пей! Татьяна сунула ему денег. Валера был потрясен. Он ведь все-таки не дурак был, ему хватило ума сообразить: если женщина сама дает мужчине денег на выпивку, значит, не бережет его, значит – не любит. А кабана Тишку Татьяна прирезала-таки с помощью умелого Митрюхина. Толик и Костя, явившиеся, когда все уже было кончено, плакали, ругали жестокую мать и жалели Тишку, но через день уже вовсю уплетали свиное рагу, и Костя, как старший и более мужественный, даже поддразнил Толика, показав кусок мяса: – А вот в этом месте ты его гладил: Тишенька, Тишенька! А теперь жрешь! – Ничего я не гладил, – огрызнулся Толик. – И вообще, он вонял! У Харченко появился повод: собственный день рождения. Обычно в этот день он угощал весь отдел, а потом брал пять-шесть верных друзей, лучших чиховских барышень и отправлялся за город, где жарили шашлыки, выпивали и устраивали веселые безобразия, после которых у всех участников долго болела голова и они некоторое время, встречаясь, не глядели друг другу в глаза. На этот раз Харченко захотелось отметить иначе. Тихо. Наедине с Татьяной. |