Онлайн книга «Закодированный»
|
– Я тебе выброшу! Я его любила, между прочим! – сказала Ксюша. – Да? Извини, я не знал… – А я не говорила разве? – Мало ли кто что говорит… 29 Харченко приезжал к Татьяне за объяснениями, она попросила оставить ее в покое. Навсегда. Он обиделся. – Если со мной по-человечески, то и я по-человечески. А если нет, тогда смотри! – сказал он. И началось. Хозяин уволил Татьяну с работы и обнаружил недостачу размером в 23 456 руб. 45 коп. Приусадебный участок Татьяны пришли обмерять люди из городского земельного комитета и выяснили, что он в полтора раза больше положенного. Наведались санитарно-эпидемиологическая служба, налоговая инспекция и даже экологическая полиция, обвинившая Татьяну в том, что жидкие удобрения, вытекающие из ее теплиц, попадают в экологически чистый карьер, где играют дети и могут отравиться. В общем, пришлось Татьяне продать машину и прицеп, отбиваться деньгами направо и налево, сломать теплицы, оставив лишь несколько парниковых грядок в саду. – Мам, – сказал однажды вечером Костя, – а давай мы велосипеды продадим. – Еще чего! Катайтесь, недолго осталось – скоро в школу. Хотя – спасибо, конечно. 30 Виктор однажды бесследно исчез. Ничего с собой не взял, только паспорт и немного денег, которые ввиду их незначительного количества (не то две, не то три тысячи долларов) просто лежали в хрустальной вазе. Ксюша всплакнула, а потом вздохнула с облегчением: – Может, так и лучше. Заявление о розыске подавать, естественно, не стали. 31 Карий, которого Татьяна умудрилась сохранить, не продать (да и не особенно он был и нужен кому-либо, если честно), однажды заржал среди ночи, застучал копытами, забился в своем сарае, чуть не круша доски. Татьяна проснулась и сказала: – Гоша… И побежала из дома. Во дворе никого не было. Она бросилась в сарай. Гоша, то есть Георгий, то есть Виктор, стоял, обнимая голову Карего, который склонил шею, чтобы хозяину было удобней, и гладил его, целовал в глаза (Карий терпел, хотя никакая лошадь подобного баловства не любит). – А меня? – сказала Татьяна. Он подошел к ней, обнял. – Гоша… – выдохнула Татьяна. – То есть, извини… Виктор… – Да ладно, – сказал Гоша. – Пусть Гоша. Мне так почему-то даже приятней. – Что, ничего не вспомнил? – спросила Татьяна. – Да все я вспомнил, – ответил Гоша. 32 Он действительно после обморока в казино все вспомнил. Очнулся ночью в пустой комнате (Ксюша и Сергей спали, а нанятая сиделка дремала в углу), огляделся – и вспомнил. Хотел тут же встать, пойти и порадовать жену, Сергея, но что-то его удержало. Глядя в ночное окно, начал обдумывать свое положение. Задавал себе различные вопросы, дойдя до главного: чего, если не врать себе, хочется больше – вжиться в прежнюю жизнь или вернуться к Татьяне? Ответил: вернуться хочется. Очень. Больше всего на свете. Но так вернуться, чтобы его не искали, чтобы махнули на него рукой. И решил изобразить полную потерю не только памяти, но и ума. Как он и ожидал, жена и шурин тут же лишили его всех прав. Он полежал еще несколько дней, чтобы все убедились в его безвредности и бесполезности, и ушел. Он вспомнил и детство, и юность, и все остальное – и несколько вечеров подряд рассказывал Татьяне о том, что с ним было в прежней жизни. – К нам зверинец должен был приехать, ну, не к нам, а как раз около нашего детдома территорию отвели. Мы за два месяца об этом узнали. Воспитатели, само собой, объявили: кто будет плохо себя вести, лишится посещения зверинца. Мы стали как шелковые! И тут меня угораздило стенд сбить. Висела какая-то наглядная агитация в рамке, мы играли, я плечом задел, она упала. Даже стекло не разбилось. Но увидели, доложили директору, я думаю: хана, не возьмут в зверинец. Обошлось. Только без обеда и ужина оставили. Я вечером пробрался на кухню, хотел кружку компота выпить и кусок хлеба съесть. Застукали. И тут же: Шумакин, в зверинец завтра не идешь! Я им такое устроил… Всю посуду переколотил. Хотя там колотить было нечего – тарелки и ложки алюминиевые, кружки тоже. Просто – расшвырял все по полу. Меня в кладовку с вениками и тряпками – это вместо карцера у нас было. Я орал, злился. А потом утих. И дал себе торжественную клятву: вырасту – стану богатым! Обязательно стану! Заведу зверинец – личный, свой! И никого туда не пущу! – И стал ведь богатым, – сказала Татьяна. – Стал… – А зверинец не завел? – Все собирался, но как-то… Зверинец нужен, когда он нужен… – Это в детдоме тебя научили кровать заправлять и порядок наводить? – В детдоме. Но я и сам это любил. Чтобы всё было правильно, красиво, ровно. Везде, во всем. – А как с пожаром вышло, куда деньги делись? – Деньги я проиграл. Не все, конечно. Но очень много, почти половину. Выпил с горя. То есть напился. И помню: сижу, пью, курю, смотрю в окно. Дождик шел, кажется, ветер – знаешь, такая погода, когда в тепле дома хорошо, но почему-то тянет на улицу. Бывало у тебя так? Татьяна подумала, вспомнила. Кивнула: – Бывало. Кажется, что кто-то тебя там ждет. – Точно. Но я никуда не пошел, конечно, лег. Заснуть не мог, смотрел телевизор. И все курил. – Опасное дело. От этого и зажглось? – Скорее всего. А потом – провал. Смутно помню – дым, я куда-то лезу, задыхаюсь, падаю… Потом ночь, какая-то улица. Очень холодно. – Бродил, наверно, как бомж? – Надо полагать. Куртка на мне была моя, а остальное взял откуда-то. Те же джинсы. – Вот откуда билет на фамилию Мушкова! – Ну да. Выбросил человек вместе с билетом, а я подобрал, как бомжи подбирают. – А как на конюшне был – помнишь? – Нет. И как к тебе попал, не помню. – А почему за мной увязался? – Ты на мою маму похожа. Хотя я ее и не знал. Увидел недавно фотографию: просто одно лицо. – Но до этого же ты помнил! – Умом – не помнил. А в подсознании, наверно, осталось – не слепым же я был, когда она меня сдала, в книге было записано: возраст два месяца. Понимаешь? – Понимаю… А откуда немецкий и английский языки? А футбол? А дизайн этот самый ландшафтный – это откуда? Не можешь же ты уметь, чего не умел, и знать, чего не знал? |