
Онлайн книга «Террористы»
![]() — Я. — И что она сообщила? — Что девушка подошла к стойке с ребенком на руках и положила свою сумку на мраморную столешницу. Кассирша сразу увидела нож и принялась укладывать деньги в сумку. — Ребекка держала нож в руках? — Нет. Он висел у нее на поясе. Сзади. — Как же кассирша его увидела? — Не знаю. Хотя вспомнил: она увидела его потом, когда Ребекка повернулась спиной. И закричала: «Нож, нож, у нее нож!» — Это была финка или стилет? — Да нет, что-то вроде небольшого кухонного ножа. Какие дома в хозяйстве держат. — Что сказала Ребекка кассирше? — Ничего. То есть сначала ничего. Потом, по словам кассирши, засмеялась и сказала: «Вот не думала, что так легко будет получить деньги взаймы». И добавила: «Наверно, я должна какую-нибудь квитанцию заполнить?» — Деньги очутились на полу, — продолжал Рокотун. — Как это вышло? — Это я могу объяснить. Квастму стоял и держал девушку, пока мы ждали подкрепления. В это время кассирша принялась пересчитывать деньги, проверяла, все ли в наличии. Тут Кеннет мне крикнул: «Стой, это против закона». — А потом? — Потом он еще крикнул: «Калле, тебе следить, чтобы никто не прикасался к добыче!» У меня ведь на руках был ребенок, так что я сумку только за одну ручку ухватил, вот они и высыпались. Все больше мелкие бумажки, оттого и разлетелись в разные стороны. Ну, а тут подошла еще одна патрульная машина. Мы отдали им ребенка, а сами повезли задержанную в уголовку на Кунгсхольмен. Я вел машину, а Кеннет сидел сзади с девушкой этой. — В машине что-нибудь произошло? — Да, было дело. Сперва она заплакала и спросила, куда мы дели ребенка. Потом совсем расплакалась, и Квастму решил надеть на нее наручники. — А вы что-нибудь сказали по этому поводу? — Сказал, что можно обойтись без наручников. Во-первых, Квастму вдвое больше ее, во-вторых, она не оказывала сопротивления. — Вы говорили еще что-нибудь в машине? Кристианссон примолк на несколько минут. Рокотун безмолвно ждал. Он даже не рыгал, не повторял вопрос и не талдычил насчет лжесвидетельства и обязанности говорить правду, как это принято у адвокатов. — Я сказал: «Не бей ее, Кеннет». Дальше все было просто. Рокотун встал и подошел к Кристианссону. — А что, разве у Кеннета Квастму заведено бить задержанных? — Случается. — Вы видели его погон и болтающуюся пуговицу? — Видел. Он сам про них сказал. Дескать, жена не следит за его формой. — Когда это было? — Накануне. — Прошу, господин прокурор, — кротко произнес Рокотун. Бульдозер поймал взгляд Кристианссона и долго смотрел ему в глаза. Сколько дел проиграно из-за безмозглых полицейских? И сколько выиграно благодаря им? Пожалуй, последних все-таки больше. Как бы то ни было, эти сержанты полиции — неизбежное зло и для преступников, и для тех, кто борется с преступностью… — Нет вопросов, — бросил Бульдозер. И добавил как бы вскользь: — Обвинение в сопротивлении представителю власти снимается. После этого Рокотун попросил объявить перерыв. В перерыве он сперва закурил свою сигару, потом удалился в уборную. Выйдя оттуда, затеял в коридоре беседу с Реей Нильсен. — Ну и женщины у тебя, — сказал Бульдозер Ульссон Мартину Беку. — Сначала она на глазах у суда смеется надо мной, теперь вот стоит и беседует с Рокотуном. Всем известно, что от его дыхания орангутаны падают в обморок за пятьдесят метров. — Хорошие женщины, — ответил Мартин Бек. — Точнее, хорошая женщина. — Значит, новую жену завел. Я тоже. Все как-то веселее жить. Рея подошла к ним. — Рея, — обратился к ней Мартин Бек, — познакомься — старший прокурор Ульссон. — Я уже догадалась. — Все зовут его Бульдозер, — добавил Мартин Бек. — По-моему, у обвинения дела плохи. — Да, половина обвинительного заключения рухнула, — согласился Бульдозер. — Но вторая половина прочно стоит. Бьемся об заклад на бутылку виски? Рея поскребла в затылке и хитро глянула на Мартина Бека, но тот отрицательно покачал головой. — Бутылка виски, — продолжал соблазнять Бульдозер. — Нет, — ответил Мартин Бек. Рея наклонила голову набок, словно собираясь что-то сказать. Но в эту минуту было объявлено, что судебное заседание возобновляется, и Бульдозер Ульссон побежал в зал. Защитник пригласил своего последнего свидетеля, учительницу домоводства Хеди-Марию Вирен, загорелую женщину лет пятидесяти. Странно было видеть такой загар в краю, где даже погода, казалось, участвовала в заговоре против несчастных аборигенов. И Рокотун первым делом спросил: — Откуда у вас такой загар? — Канарские острова, — последовал лаконичный ответ. — Из личной характеристики, с которой всем вам еще предстоит ознакомиться, явствует, что Ребекка Люнд — знаю, знаю, что она Линд, но я страдаю недугом, который никогда не поражал и, уверен, не поразит обвинителя. А именно, фантазией и способностью проникать в мир заветных чувств и мыслей другого человека. — Это что же, проявление фантазии — говорить Люнд вместо Линд? — осведомился Бульдозер, обмахиваясь галстуком. — Или признак умения проникать в мир заветных чувств другого человека? — Лучше уж я задам прокурору один вопрос, — откликнулся Рокотун. — Известно ли господину Ульссону, где сейчас находится четырехмесячная дочь Ребекки Линд? — Откуда мне знать, — ответил Бульдозер. — Для этого у нас есть отдел охраны детей. — Молодые родители обычно называют его отделом отравы детей. Рокотун рассеянно закурил сигару. Одиннадцать раз с нарастающей укоризной прокашлялся судья, прежде чем адвокат осознал свой проступок. Был вызван судебный пристав, приняты меры. — Кто-нибудь в этом зале знает, где в данную минуту находится дитя Камилла Линд-Косгрейв? Воцарилась мертвая тишина. — Есть такой человек, — продолжал Рокотун. — Это я. — Камилла, где она? — всхлипнула Ребекка. — Всему свое время, — ответил Рокотун. — Позвольте напомнить, что сейчас здесь ведется — во всяком случае, должен вестись — допрос свидетельницы, — сказал судья. Лицо Рокотуна выразило полное недоумение, и судья уточнил: — Адвокат Роксен вызвал эту женщину в качестве свидетельницы. — А-а, — спохватился Рокотун. — Совсем забыл. Невежество прокурора перебило ход моих мыслей. — Он порылся в бумагах, нашел нужную и продолжал: — Ребекка Линд плохо училась в школе. Ее оценки после восьмого класса никак не позволяли ей продолжать учение. Она одинаково плохо успевала по всем предметам. |