Онлайн книга «Пять капель смерти»
|
Господин наш рад стараться, ухо чуть ей в рот не засунул: — Слушаю вас, Надежда Поликарповна. — Его смерть для меня — это такое… Такое… — Я верю вам. Помогите найти убийцу. Может быть, ваши подруги? — Подруги? Какие подруги? Ах, эти… Они… Они не убивали его… Зачем им… Не нужно… В тот вечер… — Что было в тот вечер? — Я ждала его, он не пришел… А потом я узнала, что он… — Кто вам сказал, что Наливайный умер? — Я сама… Я искала… И нашла… — Кто вас раздел? — Это пустяки… Было жарко… Так было надо… Мне повелели… — Надежда Поликарповна, кто вам повелел? Мое терпение лопнуло. Подхожу к господину Ванзарову и тихонько говорю: — Проявите немного сострадания, дайте ей уйти без лишних мучений. Так он на меня даже не взглянул, как коршун над девушкой нависает. — Кто вам приказал выйти на мороз? Она, бедная, выдохнула и говорит: — Так было надо… Я сама… Кажется, даже Железный Ротмистр смутился. А этот все свое гнет: — У вас на груди пентакль. Такой же у Ивана Наливайного. Как они появились? — Это просто… совпадение… Мы шутили, — она отвечает. — Где мне найти вашу подругу Марианну Лёхину? Бедняжка головку набок уронила, глаза у нее закатились. Не вынесла истязаний. Сколько он ни бился, Надежда уже не слышала. Или не желала отвечать. Папка № 14 Каждый столичный житель знал, что кататься на лихачах было особым шиком, их брали для визита в увеселительные заведения или к цыганам. Лихача позволяли себе блестящие офицеры гвардии или аристократы, которым требовалось показать всему Невскому незыблемость финансового положения. Стоил лихач в три, а то и в пять раз дороже обычного ваньки. И вот представим… К громаде Сибирского торгового банка на Невском проспекте на всем скаку подлетает и встает как вкопанная роскошная тройка с холеными, серыми в яблоках конями. Извозчик-лихач, красавец с русым чубом под заломленной кубанкой, в распахнутом полушубке, бросает хлыст, спрыгивает на снег. Широко улыбаясь, подходит к саням, сдергивает медвежью шкуру, прикрывавшую пассажирку от зимнего ветра. Вуаль скрывает ее лицо. Лихач галантно протягивает руку. Мадемуазель грациозно поднимается с меховой подстилки, чуть приподнимая юбку, ступает блестящим ботиночком на тротуар. Лихач окатывает жадным взглядом стройную фигурку, залихватски крутит ус и душевно охает. Сильно понравилась пассажирка! Дама вынимает из ридикюля хрустящую бумажку, протягивает пальчиками. — Да что вы, барыня, такую красу за счастье возить! Купюра возвращается в ридикюль. Дама легонько касается ручкой в перчатке румяной щеки лихача. Извозчик немеет от счастья. А вышколенный швейцар Сибирского торгового засмотрелся на скандальное происшествие и не сразу открыл кованую створку перед дамой. Она поднимается по мраморным ступенькам в бельэтаж. В операционном зале в соответствии с представлениями о роскоши хозяев — екатеринбургских купцов — интерьер операционного зала совмещал итальянский мрамор с дубовыми табуретками. Сверху свисали тяжелые бронзовые люстры. Клиентов это не смущало. Сибирский торговый числился в десятке лучших банков России, работал с крупными промышленниками, владельцами железных дорог и металлургических заводов. Клиенты ценили надежность во всем. Появление стройной дамы не осталось незамеченным. Женщина без сопровождения в таком месте — это на грани приличий. Стихли перья, пальцы кассиров замерли над костяшками счетов. Даму ничто не смутило. Она направляется к табличке «Выдача ссуд». Старший служащий Кузнецов встретил клиентку галантным поклоном: — Чем могу служить, сударыня? — Мне необходимо получить деньги по чеку, — проворковала посетительница волнующе, словно обещая лично Кузнецову страстную ночь. Служащий глупо заулыбался. — Позвольте полюбопытствовать… Мемуары врача 2-го участка Васильевской части Эммануила Эммануиловича Борна Я уже давно понял: великое счастье иметь не только деньги и талант, но и характер бесшабашный. Уж поверьте, Николай. Ситуация, прямо скажем, накаленная. И вдруг влетает ко мне в медицинскую господин Лебедев, кидает медвежью шапку на стеклянный шкафчик с микстурами, роскошную шубу стряхивает на пол и заявляет: — Ванзаров, друг мой, не вставайте! Какая дивная картина: коленопреклоненный чиновник у постели умирающей! Передвижники умрут от зависти, да! Дайте и мне насладиться! Ему-то я, конечно, обрадовался. И правда: господин чиновник место ему уступил беспрекословно. А Лебедев уже походный чемоданчик открывает. — Давно без сознания прекрасное создание? — Минуты две, до этого периодически, — говорю. — Думаю, наступила агония. — Правда, что купеческая дочка загорала под луной в одном легком платочке? — спрашивает, а сам зрачки ей смотрит. — Пристав уверяет. Я наблюдал у нее температуру выше сорока градусов. Лебедев даже присвистнул: — Однако! Какой крепкий купеческий орешек! Но не кажется ли вам, коллега, случай до удивления схож с тем, которым мы с вами занимались? И на груди пентакль, точь-в-точь как у той барышни. Что ж, соглашаюсь, действительно похож. Хотел развить научную дискуссию, но Аполлон Григорьевич ко мне всякий интерес потерял, к Ванзарову обращается: — Что ж, друг мой, пляшите. На указательном пальце черный след от жидкости, которой были нанесены пентакли. Верно заметили на фотографии. Поздравляю с главной уликой. Не знаю, уж про какие улики шла речь. Я ничего не понял. — Не с чем, — Ванзаров отвечает. — Как это?! Главная подозреваемая наверняка изобличена и во всем призналась. — Она не имеет отношения к убийству Наливайного. — Значит, все запутывается. Джуранский и тут не удержался: — Так точно… Лебедев пиджак скидывает, рукава закатывает и заявляет: — Ладно, господа, вы идите, а мы с Эммануилом Эммануиловичем попробуем привести это тело в живое состояние. На подобное чудо я не способен. Уж не знаю, как Аполлон Григорьевич собирался ее оживить, только не пришлось ему мастерством блеснуть. Барышня пошевелилась, хоть глаза не открыла, и шепчет: — Венеров… Этот сразу оживился, чуть Лебедева не оттолкнул, к ней склонился: — Я здесь, Надежда Поликарповна. — Бесценная реликвия… Она… Она была там… Он прятал… Я все видела… Он взял ее… Она бесценна для всех… |