Книга Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?, страница 143 – Дэвид Хьюсон

— Где я?

— В приюте Святого Креста. Я дежурный смотритель. Вас нашли на улице, вы не хотели ехать в больницу и не хотели звонить домой. Поэтому вас привезли сюда. Переломов нет, мы проверили.

Бирк-Ларсен заворочался, пытаясь встать с кровати, но у него не получилось.

— Вы все время говорили о своей дочери.

Снова откинувшись на продавленный матрас, Бирк-Ларсен уставился на железный каркас кровати. Ему было больно. Он пытался думать.

— Вы Тайс Бирк-Ларсен, — сказал смотритель. — У нас есть постояльцы из Вестербро, они вас узнали. Вы известная личность, как я понимаю.

Бирк-Ларсен провел рукой по лицу, увидел на ладони кровь.

— Ничего страшного. Вы лучше не вставайте пока. Я принесу вам суп.

Еще одна попытка. Он сумел ухватиться за раму кровати.

— Нет. Мне надо идти.

Он сел на край, свесил босые ноги. Ботинок нет, куртки нет — от него ничего не осталось, он и сам исчез, превратившись в беспомощного, избитого пожилого человека. Когда-то король квартала, а теперь — старый дурак в синяках.

— Я бы на вашем месте переночевал здесь, — сказал смотритель.

Бирк-Ларсен хотел поднять свое отяжелевшее тело, но не смог. С протяжным болезненным стоном он упал на простыню.

— Может, мы сумеем помочь вам, Тайс.

— Не сумеете, — ответил он.

— Может…

— Нет.

Мощная рука Бирк-Ларсена, теперь в ссадинах и порезах, приподнялась, указывая на распятие, висящее в углу.

— Ни вы, ни Он. Никто мне не поможет.

На сером бескровном лице смотрителя приюта промелькнуло осуждение.

— Ну, я пошел за супом, — сказал он.

Препирательства на кладбище продолжались долго, но никакого решения так и не было принято. Уже стемнело, когда они наконец поехали домой. Лотта за рулем, мальчики, испуганные и молчаливые, на заднем сиденье.

Пока машина пробивалась сквозь субботнюю суматоху на дорогах, Пернилле рассеянно смотрела на огни города. Она не произнесла ни слова с тех пор, как они расстались с администрацией кладбища. Вагн чуть раньше уехал в гараж, где его ждала работа, поэтому Лотта понимала, что ответственность легла на нее.

— Ну что, проголодались, мальчишки? — спросила она как можно веселее. — Что хотите на ужин?

Лотта вспомнила, что по пути домой они будут проезжать ярко освещенный в это время суток Тиволи. [5] Если бы у нее были с собой деньги, она бы отвела их покататься на каруселях — от отчаяния.

— Не знаю, — протянул Эмиль капризно.

— Хочу папиных блинчиков с вареньем! — выкрикнул Антон.

Лотта заметила в зеркало заднего вида, что Эмиль ударил брата за эти слова.

Пернилле сидела справа от Лотты, все еще в ступоре после спора на кладбище.

— Отлично! Значит, блинчики! — воскликнула Лотта.

Они остановились на красном светофоре. По улицам прогуливались толпы беззаботных людей, как всегда в субботний вечер.

— В таком случае, — сказала племянникам Лотта, улыбаясь им в зеркало, — нам понадобятся молоко и яйца. — Она повернулась к сестре. — Пернилле?

Та обратила на нее дикий взгляд, от которого у Лотты побежали мурашки по телу.

— Ничего, я сама испеку… — быстро проговорила она.

— Лотта.

Рука Пернилле легла на дверцу автомобиля. Казалось, она вот-вот выпадет прямо на проезжую часть.

— Ты можешь посидеть сегодня с детьми?

— Конечно, если надо. А что?

Пернилле не ответила. Она развернулась и сказала сыновьям:

— Вы поедете в гости к тете Лотте и поможете ей печь блины. Хорошо?

Они молча смотрели на нее, потом Антон спросил:

— А ты не поедешь с нами?

Но взгляд ее уже снова был устремлен на проезжающие мимо машины, на огни и людей за окном.

— Нет.

Перекресток. Неоновые огни вывесок. Бары. Люди, безликие в темноте.

— Останови, — сказала Пернилле.

Лотта продолжала ехать.

— Давайте поедем домой. Я уверена, что Вагн уже отыскал Тайса.

Пернилле сжимала в руках сумку.

— Высади меня здесь, — сказала она.

Машина не тормозила.

Тогда она заорала:

— Я сказала, высади меня здесь! Выпусти меня, выпусти, выпусти…

Почти ничего не соображая от ужаса, с колотящимся сердцем Лотта подъехала к обочине.

В тот же миг ее сестра исчезла, не сказав ни слова.

Для беседы с Леннартом Бриксом Хартманна привели в главный корпус управления. В комнате для допросов находились, кроме них двоих, адвокат и охранник.

Политик вновь обрел былое спокойствие, стал похож на себя самого. Свободно говорил о той злосчастной пятнице, о приеме, о череде встреч и собраний в запутанных коридорах ратуши.

— Вы верите в Бога? — спросил он Брикса.

— Меня ради этого сюда позвали? — буркнул недовольно полицейский.

— Нет. Вы пришли, чтобы получить удовольствие — от вида моего унижения.

— Троэльс… — Его адвокат была обеспокоена. — Брикс делает вам одолжение.

— Одолжение, — хмыкнул Хартманн.

Брикс вздохнул и взглянул на часы.

— Я в Бога не верю, — заявил Хартманн. — И никогда не верил. Но иногда я думаю: а не трусость ли это с моей стороны? Потому что… Представьте себе: вот вы верите, вложили всего себя в эту простую веру, а потом проснулись однажды утром и поняли, что все это одна большая жестокая шутка. Хуже этого ничего быть не может.

— Троэльс… — Адвокат снова попыталась направить разговор в более конструктивное русло.

— Понимаете?

Вопрос был обращен Бриксу, не ей.

— Тот прием в ратуше… В этот день была годовщина нашей свадьбы. А меня окружала толпа чужих людей с неискренними улыбками. Я то и дело натыкался на плакаты с собственным лицом. Все обожали Троэльса Хартманна. — Холодный острый взгляд на собеседника. — Человека, который положит конец многолетнему царству Бремера. — Хартманн засмеялся — над собой, над своей глупостью. — Но все это не стоило ломаного гроша. Я понял это в тот вечер. Шампанское, дорогие закуски, тосты и поздравления… Я думал только о ней, о том, как сильно скучаю без нее, о том, что потерял. Навсегда…

Он прикрыл глаза, вспоминая.

— Никто ничего не замечал. Все видели только Троэльса Хартманна, который делал то, что ему положено было делать: смеялся, шутил, улыбался. А я спрашивал себя: за что? — Он постучал себя пальцем в грудь. — Чем я заслужил все это? Всю эту… бессмысленную… мишуру. — Ему было все труднее говорить. — Я словно получил письмо от Бога, где говорилось, мол, так тебе, дураку, и надо. Поэтому я поступил как всякий нормальный храбрец: сбежал из ратуши и напился. Вот… — Он хмуро улыбнулся Бриксу. — Я признался.