Онлайн книга «Девочка и мертвецы»
— Красиво, — сказала женщина печально. — Смертельно красиво. Танец холодной смерти, ядовитый пляс искрящих снежинок — всё это так завораживает! — Весьма завораживает, — согласился Ионыч робко. — Вы знаете, что местный снег губителен для человеческого организма? Что, в отличие от снега на Земле-матушке, этот снег кроме воды содержит вредные для здоровья канцерогенные добавки? Ионыч почесал макушку. «Дама-то интельгентная попалась!» — подумал он с уважением и некоторой опаской. Сказал: — Я что-то читал об этом, госпожа. — Современные люди так мало читают! — Женщина печально вздохнула. — Это так меня беспокоит! — Она прижала руку к сердцу. — Вы совершенно правы, уважаемая… — заикаясь, пробормотал Ионыч. — Тут я с вами спорить не буду: не читают; не хотят, собаки, читать. — Зачем вообще нужно спорить? — Женщина закрыла глаза. — Споры отдаляют людей друг от друга. Почему люди не примут одну точку зрения, единственно верную? — Простите, почтенная, — вежливо сказал Ионыч, — я — человек простой, в философии не силен, но тут с вами соглашусь на сто процентов: споры нафиг не нужны. Не переношу, когда со мной спорят, убить такого спорщика готов! — Мы с вами понимаем друг друга, — помолчав, прошептала женщина. — Я ощущаю смутное родство с вашей простой русской душой. Ионыч почувствовал, что краснеет. — Как вас зовут? — пробурчал он. — Ах, разве это имеет значение? Здесь, на чужой планете, вдали от матери-Земли мы нашли друг друга; к чему нам имена? клички? звания? Зачем все эти несущественные символы собственного бессилия перед могуществом природы? Разве мы не можем сойтись в танце страсти без ненужных имен? Ионыч из слов незнакомки понял, что пора переходить к более активным действиям. Он сделал шаг к красавице, намереваясь заключить ее в сладкие объятья, но в этот момент в коридоре зажегся яркий свет. — Анна! Отморгавшись, Ионыч увидел, как старик Пяткин насильно уводит незнакомку. Ноги женщины заплетались, она бормотала под нос: «Это судьбоносная встреча… боги предначертали…», но сопротивляться не пробовала. Пяткин без слов затолкал женщину в пустую сумрачную комнату, запер дверь на ключ. Изнутри послышалось мелодичное пение. Ионыч почувствовал себя обделенным. — А чего это вы, почтенный Пяткин? — спросил он с раздражением. — Мы тут, между прочим, беседовали; о высоком, кстати. Старик повернулся. Шарф, закрывавший нижнюю половину лица, чуть сбился, стало слышно хриплое стариковское дыхание. — Это моя дочь, — сказал старик. — Анна — мать Марика. — Ваша дочь? — удивился Ионыч. — Я думал, она умерла. — Моя дочь не в себе, — сказал Пяткин. — Она больна душой, и я вынужден держать ее взаперти, вдали от посторонних глаз. — Не кажется ли тебе, почтенный Пяткин, что это несправедливо? — спросил Ионыч, мысленно представляя Анну в интересном виде — в неглиже и на качелях, окруженную желтыми одуванчиками. — Твоя дочь — свободный человек и имеет право поступать, как пожелает. — Моя дочь в таком состоянии, что кто угодно может воспользоваться ее доверчивостью для удовлетворения самых низменных потребностей, — резко ответил старик. — Не тебе меня судить, почтеннейший. Ионыч после слов об удовлетворении низменных потребностей чуть не лопнул от похоти. В его мысленных представлениях Анна сидела на качелях совершенно голая и бросалась в него сочными вишенками, а Ионыч в ответ кидал в Анну березовые веточки. Они беззаботно смеялись; пели птички, по деревьям скакали зайчики. — Простите, уважаемый Ионыч, — пробормотал Пяткин, отворачиваясь. — Я не должен был этого говорить. Ионыч потянулся рукой за пояс. Пяткин вздрогнул, бросил на него быстрый взгляд. Они вытащили пистолеты почти одновременно. Черные зрачки огнестрельных чудовищ смотрели друг на друга ехидно и не без предубеждения. Голубые искры плясали на белоснежном стволе Пяткина, а ствол Ионыча оставался черным, холодным и маслянисто поблескивал — как нефтяное пятно. — Я мог оставить вас выживать снаружи, — медленно произнес старик. — Но я так не поступил. Я знаю, в тебе мало благодарности, почтенный. Но прояви хотя бы каплю благоразумия: в этом узком коридоре сложно промахнуться. И, клянусь богом, даже если ты нажмешь на спуск долей секунды раньше, я успею выстрелить тоже. К тому же… Ионыч испугался спокойного голоса старика. Испугался до такой степени, что его указательный палец дрогнул и против воли нажал на спусковой крючок. Бах! Старик замолчал на полуслове и, сипло каркнув, завалился на спину. На белой майке в районе тощей груди вспухло темное пятно. — Соврал, ирод, — пробормотал Ионыч, роняя пистолет на пол. — Соврал, не успел выстрелить… — Ослабевшие ноги не выдерживали крепкого мужицкого тела, и Ионыч опустился на колени. Перед глазами танцевали красно-коричневые пятна. — Но как убедительно набрехал, пес шелудивый: у меня чуть инфаркт не случился… В коридор выскочил сонный Федя. Охнул, подхватил Ионыча под мышки, поднял и прижал к стене. Ионыч всхлипывал: такое с ним случилось впервые за много лет. Несколько раз в него целились и стреляли, но ни разу Ионыч не испытывал такого звериного ужаса, как после спокойных и уверенных слов старика Пяткина; никто с ним до сих пор так не разговаривал. — Ну что ты, Ионыч… — бормотал сердобольный Федя, рукавом вытирая Ионычу слезы. — Понимаю, жалко негодяя, чуткое у тебя сердце, но ведь он наверняка первый направил на тебя ствол… — Первый, — промямлил Ионыч. — А я только в целях самозащиты… — Какой подлый удар в спину со стороны этого Пяткина! — возмутился сокольничий. — Пригрел, опоил, а потом — гад! — пристрелить пытался. Ионыч медленно приходил в себя. Поднял пистолет, сунул за пояс. Сказал: — Этот Пяткин мало того что убийца, так еще и маньяк. Представь, Федя, он держит взаперти собственную дочь в целях насилия над ее личностью. — Каков подлец! — выдохнул Федя. — А я его выгораживал… Прости, Ионыч! Да кабы я знал… — Прощаю тебя идиота. — Ионыч похлопал Федю по плечу. Подошел к старику, пнул в бок. Кажется, сломал ребро. Чуток полегчало. — Он ее насиловал, а я всё видел, — не моргнув глазом, соврал Ионыч. — Такого надругательства над женским телом я стерпеть, конечно, не смог и вломил ублюдку промеж глаз. Мой коронный прием, ты с ним хорошо знаком, Федя. Подлец умолял меня на коленях не рассказывать внуку о факте насилия, предлагал крупную взятку, но разве мог я обещать, что скрою ужасную правду? Тогда шелудивый пес Пяткин стал угрожать мне пистолетом. Федя перекрестился: — Каков негодяй! Такие, как он, ни бога ни света не знают, а убить для них, что таракана раздавить — раз плюнуть. Повезло тебе, Ионыч, что вообще жив остался. |