Книга Дело о длинноногих манекенщицах [= Дело о дочери мертвеца ], страница 39 – Эрл Стенли Гарднер

– Что вы сделали с этим оружием?

– Два револьвера оставил себе, один отдал сыну.

– А как вы поступили с теми, которые оставили себе?

– Один, который я ношу в кобуре, всегда при мне, а второй лежит в сейфе на работе.

– Давайте условимся: оружие, переданное сыну, будет называться «револьвером младшего», то, которое хранится у вас в сейфе, – «револьвером из сейфа», а третье – «револьвером из кобуры», – предложил Гамильтон Бюргер. – Итак, после того, как вы передали обвиняемой «револьвер из кобуры», вы вернулись на работу, открыли сейф и положили «револьвер из сейфа» в кобуру?

– Возражения по вопросу имеются? – спросил судья Даккер.

– Нет, – ответил Мейсон.

– Хорошо, – заметил судья, – но мне кажется… Впрочем, если нет возражений, я разрешаю свидетелю отвечать.

– Вы так поступили? – спросил Гамильтон Бюргер.

– Да, сэр, так.

– В тот же вечер?

– Да, сэр.

– В котором часу это происходило?

– Примерно… Примерно без пяти одиннадцать.

– После этого вы вернулись в квартиру обвиняемой?

– Да, сэр.

– Скажите, в этом случае у вас была возможность снова осмотреть «револьвер из кобуры», вещественное доказательство номер 30?

– Да, сэр.

– Где он лежал?

– На кровати, под подушкой.

– Вы его осмотрели?

– Да, сэр.

– Да, сэр.

– Вы не заметили, был ли произведен выстрел из револьвера, переданного вами обвиняемой?

– Возражаю против данного вопроса, так как он является наводящим, недопустимым, не относящимся к делу и несущественным.

– Возражение отклоняется.

– Повторяю свой отвод на том основании, что вопрос ставит свидетеля в такое положение, когда он будет лишен права что-либо отрицать.

– В таком случае, – заметил судья, – отвод принимается. Обвинению предлагается продолжить свой допрос.

– Хорошо, тогда я задам вопрос в иной форме, – согласился Бюргер. – Когда вы вторично увидели револьвер в квартире обвиняемой, что навело вас на мысль осмотреть барабан оружия?

Свидетель заерзал на стуле.

– Вы принесли присягу, – грозно напомнил Гамильтон Бюргер. – На этот раз в моем вопросе нет ничего такого, что могло быть поставлено впоследствии вам в вину. Мне только хотелось знать, осматривали ли вы револьвер?

– Да, сэр, осматривал.

– Что вы заметили?

– Что в барабане нет одного патрона.

– В каком состоянии находился револьвер, когда вы передали его обвиняемой?

Свидетель опять заколебался, не зная, как быть.

– Барабан был полон, – ответил он наконец.

Вы знали об этом?

– Да.

– Откуда же?

– Перед отъездом из Лас-Вегаса я полностью его перезарядил, так как полагал, что он может понадобиться мне.

– Это было связано с вашим визитом вечером того же дня к обвиняемой, которая могла воспользоваться этим оружием и убить Джорджа Кассельмана, не так ли?

– С разрешения суда возражаю, – громко произнес Мейсон, – в связи с тем, что вопрос является недопустимым, не относящимся к делу и несущественным. Кроме того, он связан с нарушением профессиональной этики со стороны обвинения. Обвиняемой нельзя вменять в вину показания этого свидетеля, что бы он ни говорил или какие-либо суждения он ни высказывал.

– Возражение принято, – объявил судья Даккер. – Обвинение, безусловно, должно отдавать себе отчет в том, что соображения свидетеля не имеют никакого отношения к делу. Опрос вообще ведется удивительным образом. Суд полностью осознает, что дело не свидетеля, а обвиняемой, поэтому ее виновность или невиновность может быть установлена исключительно с помощью показаний и улик. Присяжные должны полностью игнорировать данный вопрос окружного прокурора, а также любые выводы, которые могут быть сделаны жюри на основании этого вопроса. Но продолжайте, мистер окружной прокурор.

– У меня все, – заключил Гамильтон Бюргер с торжествующей улыбкой.

– Минутку, – поднялся Мейсон. – У меня вопрос к свидетелю. С какой целью вы передали револьвер, фигурирующий под номером 30, обвиняемой?

– Я передал его ей потому, что она обручилась с моим сыном. Я надеялся, что она будет моей невесткой. Потом, когда помолвка расстроилась, понял, что люблю ее.

Стефани Фолкнер, сидевшая позади Мейсона, поднесла к глазам платок и заплакала.

– Я хочу понять одно, – сказал Мейсон. – До седьмого октября текущего года не располагали ли вы информацией, которая подтвердила бы, что убийцей Глейна Фолкнера является Джордж Кассельман?

Этот вопрос произвел на присяжных впечатление, подобное удару электрического тока.

– Ваша честь, ваша честь! – закричал Гамильтон Бюргер, вскакивая на ноги и отчаянно жестикулируя. – Вопрос является недопустимым со стороны защиты. Задавая его, противная сторона нарушает профессиональную этику. Это неправильный перекрестный допрос. Он не имеет никакого отношения к нашему делу.

– Возражение принимается, – поддержал прокурора Даккер.

Мейсон улыбнулся.

– В таком случае, свидетель, скажите: не сообщали ли вы обвиняемой седьмого октября, что, на ваш взгляд, ее отца убил Джордж Кассельман?

– Обвинение возражает на том же основании! – воскликнул Бюргер.

– Возражение принято, – снова поддержал прокурора судья.

– Постойте, – сказал Мейсон. – Обвинение ведь задавало свидетелю вопросы, связанные с обстоятельствами вручения револьвера обвиняемой, стало быть, я имею право знать весь этот разговор.

– Свидетель может отвечать на вопрос, – объявил судья Даккер, – при условии, что его показания не будут противоречивыми.

– Да, сэр, – ответил Гарвин. – Я сказал ей, что убежден, что Кассельман убил Глейна Фолкнера и он может угрожать ей. Для самообороны я передал ей оружие и рекомендовал держать все время его под рукой, так как намеревался собрать улики против Кассельмана, достаточные для его ареста.

– Благодарю вас. Пока все, – сказал Мейсон.

– Вопросов нет, – резко произнес Гамильтон Бюргер.

– Теперь, уважаемый суд, – продолжал Мейсон, – я хотел бы просить вас о том, чтобы исключить из дела показания Гарвина.