Книга Наша светлость, страница 24 – Карина Демина

Уверяю себя, что к худшему эта встреча точно ничего не изменит, но помогает слабо.

Прости за это сумбурное письмо, вновь переполненное жалобами. Я отправляю его лишь потому, что так устанавливаю между нами связь, которая поможет мне завтра.

Мне тебя не хватает.

Этого гостя леди Льялл никак не ожидала увидеть в своей комнате. И будь на месте его любой другой человек, она непременно бы высказалась, что благородные лорды не преступают порог жилища леди без ее на то соизволения. А соизволения леди Льялл никогда бы не дала.

Гостю оно и не требовалось.

Он уселся в любимое ее кресло-качалку, накинув на плечи пуховую шаль. В руке гость держал фарфоровую чашку с чаем и половинку бублика, густо усыпанного маком. Гость бублик жевал, мак осыпался, и темные крошки выделялись на шали, как грязь.

Леди Льялл ненавидела грязь в любых ее проявлениях.

Меж тем сапоги гостя возлежали на ее столике из розового дерева и были отнюдь не чисты.

— Что вы здесь делаете? — от возмущения и невозможности высказать его напрямую, голос дрогнул.

— Ваша Светлость, — ответил гость, пальцами выбирая крошки из бороды. — Ко мне следует обращаться именно так. Поэтому правильно будет спросить: что вы здесь делаете, Ваша Светлость.

— Могу ли я узнать, что вы здесь делаете, Ваша Светлость.

— Вас жду.

Он качнулся, и чай, перебравшись через фарфоровый борт, выплеснулся. На шаль! На такую мягкую, нежную шаль, которую леди Льялл вязала к зиме. Она трижды ходила на рынок, пока выбрала шерсть. И две недели просидела, составляя узор. Она только-только закончила и отложила вязание, позволяя себе любоваться делом рук своих.

Шаль была прекрасна.

Совершенна.

Совершенно испорчена!

— Садитесь, дорогуша, поговорим, — Их Светлость указали на низенькую скамеечку, на которую леди Льялл ставила ноги. И это было унизительно, но Магнус Дохерти имел право отдавать приказы.

Он отхлебнул чай и, поморщившись, попросил:

— Сахарку подай. А то чай у тебя горький… и ложечку.

Определенно, сегодняшний день испытывал терпение леди Льялл. Ее жизнь, такая спокойная, размеренная, умиротворяюще расписанная по минутам, рассыпалась.

— Вот спасибочки, — сахар Их Светлость брали руками, а размешивали ложечкой, словно нарочно задевая тончайшие стенки чашки, которая, между прочим, была расписана по эскизам леди Льялл. И хрустальный звук вызывал судорожное покалывание в висках.

— Да ты садись, садись… знаешь, я ведь старый человек. Уставший. Не столько от жизни, сколько от мерзости, которая творится вокруг. А ее много…

Леди Льялл согласилась с этим утверждением. Мир и вправду был полон грязи. Она скапливалась, как скапливается пыль на крышке клавесина, и сажа в извивах каминной решетки… она нарастала слоями жира, который леди Льялл оттирала с посуды слоем тончайшего песка. И приклеивалась к подошвам туфель. Мерзкая, мерзкая грязь! С каждым годом борьба с ней отнимала все больше сил.

— А чтоб не утонуть в грязи, надо радоваться. Меня бы вот внуки порадовали. Очень.

Он пил чай, громко прихлюпывая. Ушедший, ну почему его не научили манерам?!

— В таком случае, остается пожелать, чтобы ваш племянник в самом скором времени…

— У меня два племянника, — перебил Магнус. — И оба с характером. Вы вряд ли представляете, как сложно найти подходящую жену парню с характером. Но я справился…

И теперь цель этого пренепреятнейшего визита стала ясна.

— Вы желаете побеседовать о сегодняшнем происшествии?

— И о нем тоже.

— Я действовала в рамках своей компетенции.

— Несомненно, — Их Светлость окунули огрызок бублика в чай. — В рамках…

— У вас имеются ко мне претензии?

— Имеются… вопросы. Тебе мало платили?

— Н-нет…

— Моя семья чем-то оскорбила тебя? Дала повод для личной мести?

— Нет. Я… я лишь пыталась привить девочкам правила хорошего тона! Научить их вести себя достойно. Воспитать в них характер и силу!

— И поэтому обворовывала? — Магнус вылавливал куски размякшего бублика и отправлял в рот. — Ты не у них воровала, женщина. У моей семьи. И ее же оскорбила, когда начала таскать письма Гийома. Ты и вправду надеялась остаться в стороне, когда все выяснилось бы? Сидеть!

Он рявкнул, и ноги леди Льялл подкосились. На нее никто никогда не повышал голос. Люди благородные не ведут беседы на повышенных тонах. И не вытирают грязные пальцы о чужие шали.

— Я тебе не мешал. Я считаю, что каждый имеет право на выбор. Девочка его сделала. Теперь она часть моей семьи. А я никому не позволю обидеть семью. И потому тебе придется уехать.

— Куда?

— Куда-нибудь. Какое мне дело?

— Вы… вы меня выгоняете?

— Точно.

— Вы не имеете права! Не вы приглашали меня на эту работу и не вам…

— Не мне, — охотно согласился Магнус Дохерти, отправляя кружку в камин. Столкновения с решеткой фарфор не выдержал. Брызнули осколки. — Но ты уберешься сама. И в крайней спешке. Оставишь любезное письмо, где укажешь причину отъезда… матушка заболела.

— Моя мать упокоилась в прошлом году.

— Тогда отец. Тетка. Любимая собака. Не важно. Главное, чтобы было убедительно.

— И зачем мне это делать?

Он не заставит. Магнус Дохерти, конечно, страшный человек, но он не тронет женщину.

— Затем, — Их Светлость посмотрели с насмешкой. Все-таки рыжие глаза — это как-то… неправильно. Мерзко даже. — Что в противном случае я вынужден буду рассказать моему племяннику… младшенькому племяннику, что ты помогала Гийому соблазнять его невесту. Более того, нынешней ночью лично его проводила в спальню. И ваше счастье, что девочка… решила прогуляться.

— Присматривал. Гийом же сволочь редкостная. Прям как я, но в отличие от меня выбора людям не оставляет.

— У… у вас нет доказательств.

— А он мне на слово поверит. Мальчик-то вспыльчивый. Сейчас и вовсе на голову ударенный, я бы сказал. И к женщинам, что характерно, уважения не испытывает. То есть испытывает, конечно, но не всех, кто в юбке, считает женщинами.

— Что бы вы ни думали, но я… никогда не действовала бы во вред своей воспитаннице, — леди Льялл позволила себе встать. — Если бы не вмешательство Вашей Светлости, ее брак с Гийомом был бы решенным делом. И это была бы чудесная партия.

— А то, что он — мразь, тебя не смущало?

— Любой брак — испытание для женщины. Но ее дети принадлежали бы к славному роду.

— Ясно. В какой-то мере это тебя оправдывает. Такую верность делу я в состоянии понять. Но не простить. К завтрашнему утру тебя не должно быть в городе.