Онлайн книга «Эксперимент»
|
— Я не… я бы попытался… — Нахрен мне твоя попытка нужна! Жить ты хотел, мудак, потому и обманул, вот что! Тока ниче у тебя не вышло, сука, потому шо я не хочу, шобы ты жил! Понял, да? «…когда Чудной разберется, уже не с чем прикалываться будет…» «Он мне пока живым нужен…» Пока… А в его руке уже оказывается пистолет. — Мне не бумажка была нужна — я на твою морду посмотреть хотел, когда ты свой дерьмовый автограф выводить будешь. Как ты, падла, все свои убеждения продашь, тока шобы жить. Так вот — дешевка это, твои убеждения! Больше чем на пару минут жизни не потянет! В моем поле зрения оказывается тот самый железный прут, с которым Чудной «искал» оружие. Если бы я был героем боевика, я бы сейчас сделал стремительное движение, схватил прут, долбанул его по башке, он бы потерял пистолет, а потом… «Это тебе не фильм — это жизнь!» А что мне мешает это сделать в реальной жизни, сейчас? А вот этот самый пистолет и мешает. И еще — тело, неспособное на подобный рывок. «Не стреляйте в пианиста — он играет, как умеет». — Ты, сука, знаешь, что ты делаешь? Ты убиваешь в людях веру! У них в жизни все и так черным-черно, и без просвета никакого. Они от болезней умирают, на крыши лезут и под машины бросаются! Так ведь не все бросаются, потому что верят, что будет когда-нить лучшее время. Что даже от неизлечимой болезни есть средство, и при самой паршивой жизни судьба может повернуться к лучшему. А тут приходят такие мудаки как ты, и говорят: излечения нет! Судьбы нет! И ваще — чудес, дорогие мои, не бывает! Смиритесь с этим, и живите, как можете! Так ведь не могут, братан! Не могут!.. Ты отбираешь у них надежду, а надежда, сам знаешь, умирает последней. Нет надежды — нет больше человека. Не может он жить без надежды на чудо! Вот ты же щас надеешься на чудо? Знаешь, сука, шо я выстрелю, а ведь надеешься, шо не выстрелю, а? Ну так напрасно надеешься! Потому что какого хрена ты должен жить, когда они умирают? Какого, я тя спрашиваю?! Я не вижу ничего, кроме черного круга с отверстием посредине. Он, словно змея, парализует меня, не давая ни двигаться, ни говорить. «Как змея… Ты же всегда боялся змей». «Это не сверхспособность — это вещь!» Нет никаких сверхспособностей! Не было, нет, и не будет… Как жаль, что это правда!.. «Не стреляйте в пианиста — он играет, как умеет». «Не стреляйте в пианиста — он…» «Не стреляйте…» Щелчок — Чудной взвел курок. — Молчишь, братан? Потому что нечего те сказать! Потому что я прав, а ты нет! Это у себя в кабинете ты мог прикалываться как хотел, а здесь мы играем по моим правилам. «…не с чем прикалываться будет…» — И в моих правилах написано, что игре конец пришел. Такие вот дела, прохвесор! Я все еще смотрю в одну точку. Сейчас оттуда вылетит птичка. Птичка-синичка… И полетишь ты далеко-далеко, в теплые края… «В края, из которых не возвращаются!» — Ну ладно, братан, я ж те не зверь какой. В таких случаях последнее желание полагается. Или хоть последнее слово. Скажешь последнее слово? Ну скажи, что ты, блин, борец за справедливость, а я, эта… продажная девка империализма… Скажешь? Ну хоть че-та? Хоть что-то… хоть бы он уже поскорее… зачем так долго… «Солнышко в руках…» С другой стороны… Приходят двое громил, и летит все… — Дайте еще один… шанс… Только когда Чудной отвечает, до меня доходит, что я произнес это вслух. — Шанс, говоришь? Хорошо, прохвесор! Я даю тебе шанс. Радуйся — не каждый получает такой шанс. Шанс начать все с самого начала. С самого-самого начала. Ты же веришь… не, че это я, ты же у нас ни во что кроме науки не веришь. Куда уж тебе в это… переселение душ… А, один хрен! Мож, и выйдет из тя в следующей жизни че-нить стоящее. А не выйдет, так и не очень хотелось! Три! «Не стреляйте в пианиста — он играет, как умеет». — Два! Валечка! Алешка! Как же так?.. Ведь нельзя же… Они же не переживут, они… — Один! Вот и все. Вот ты и получил доказательство. До конца жизни запомнил. Вот ведь как бывает… — Пли! Ба-бах! Меня швыряет назад, и голова бьется о что-то твердое. Туман, радуга… Шум прибоя… Блаженство! Куда я попал — в ад или в рай? «Разве мог такой, как ты, попасть в рай?» Ада нет. И рая нет. И реинкарнации тоже нет. А что же тогда есть, если я все еще могу думать? — Отомри, прохвесор! Я мимо стрельнул! «Не верь ему! Сейчас ты успокоишься, а он выстрелит второй раз, и теперь уже — по-настоящему!.» Только почему он так странно смеется? — Эх, никчемный ты человек, братан! Пустышка! Я начинаю различать черты его лица — и не вижу в них больше никакой злобы и агрессии, никакого желания мстить. Разве что любопытство — словно я какой-нибудь экспонат на выставке. Или подопытная морская свинка. Но почему меня так задели эти его слова? Потому что он сказал их без наигранной бравады, без всякого понта и желания намеренно унизить человека, как было до этого. Он просто сказал то, что подумал. Потому что это правда! — Сколько времени и сил я на тебя потратил! Сколько возможностей у тебя было! Сначала, когда они тебя взяли на улице. Потом — в машине. Потом — сразу после приезда на дачу. Дальше — когда ты лежал в подвале. Наконец, когда тебя притащили сюда. Но ты не использовал ни одной, ни одной! Я четко слышу каждое слово, и все же смысл этих слов ускользает от меня, потому что тут же подменяется на другой — я все еще жив! И даже более того — откуда-то я знаю, что теперь мне уже ничего не угрожает, что теперь я останусь жить и дальше, что я наконец-то уйду отсюда, потому что… Не знаю, почему. Но знаю, что так будет. — А я рассчитывал, что даже у такого закоренелого скептика, как ты, может что-то прорезаться. Ты же хотел жить, хотел, как ничего и никогда больше не хотел, почему ты не боролся за свою жизнь? Почему, я тебя спрашиваю?! Меня даже не удивляет, что Чудной говорит сейчас чистым языком, без всяких простоватых и нецензурных словечек. Меня уже ничто не удивляет. — Я, э-э… я не понимаю… — Эх, профессор! У каждого человека есть сверхспособности. И каждый может при желании их использовать. Надо только его… раскрутить. Но тебя я раскрутить не смог. Все старания пропали даром. Твои способности давным-давно умерли, даже не успев родиться. В ситуации, когда тебе было нечего терять, кроме жизни, у тебя не проявилось ничего — только панический страх. Ничего! А я думал, надеялся… |