Онлайн книга «Любовь — всего лишь слово»
|
Я сижу за его спиной. Он выжимает обе педали газа. Машина начинает разбег, катится все быстрее и быстрее, отрывается от земли, поднимается в воздух и тут же входит в облака. Они очень низко висят над землей. Еще какое-то время Тедди поддерживает связь с диспетчерской аэродрома, а затем ведет машину по компасу до следующей аэронавигационной точки, а я опускаю черную занавеску между нами, чтобы не слепить его, когда зажгу в кабине свет, поскольку сейчас, при облаках, в кабине темно. Неспокойный полет. Машина то и дело проваливается в воздушные ямы или начинает «плавать». Мы разговариваем через занавеску. — Жаль, но подняться выше не могу, — говорит Тедди. — Над нами очень плотное движение. — Со мной все в порядке. — В баре коньяк и виски. — Да, пожалуй, выпью чего-нибудь, — говорю я и открываю шкафчик из красного дерева, находящийся в кабине. В нем бутылки и стаканы в специальных зажимах. Есть даже маленький боченочек, полный кубиков льда. Вот какой утонченный человек мой отец, который хочет изгнать мою мать в сумасшедший дом, который живет под плетью тети Лиззи, который надул Федеративную Республику на 12,5 миллиона марок. Я наливаю себе выпить, снова занимаю место за спиной у Тедди и жду, когда он закончит говорить со следующим аэронавигационным пунктом. После чего тоже надеваю ларингофон. — Тедди… — Да? Я не спрашиваю его, хочет ли он выпить, за штурвалом он никогда не пьет. Я спрашиваю его: — Как дела в Люксембурге? Его голос звучит из наушника: — Я… я не хотел бы об этом говорить, господин Оливер. — Тетя Лиззи — королева, так? — Я в самом деле… — А моя мать опять в санатории. Уже полтора месяца. Сколько ей еще там на сей раз оставаться? — Врачи обеспокоены, господин Оливер. Милостивая госпожа все больше уходит в себя, становится все грустнее. Она почти не разговаривает… Браво, тетя Лиззи! Ты делаешь свое дело, тетя Лиззи! Поздравляю тебя, милая тетечка! Пью за тебя. Чтобы ты подохла. Медленно так, ме-е-едленно. Я выпиваю свой бокал, наливаю новую порцию и гляжу в боковой иллюминатор, но облака, в которых мы летим, абсолютно темные. Время от времени Тедди говорит с наземными станциями. Мать… Я не хочу сейчас думать о ней, потому что мне вдруг разом стало жутко мерзко на душе. Напиться я не могу и не хочу. Поговорить с Тедди? Он должен вести машину по курсу, ему нельзя мешать. Можно почитать! Надо же поглядеть книгу, которую мне дал господин Лорд для моего предка. И вот я достаю из дорожной сумки «Дибука» и переворачиваю пожелтевшие страницы. ПЕРВЫЙ АКТ. Из-за закрытого занавеса в полной темноте издалека доносится тихое, мистическое пение: Почему, почему Низвергается душа С высочайших высот В глубочайшую пропасть? В падении заключено вознесение, Низвергнутые души Вновь восстают в бореньи… Занавес медленно поднимается. Мы видим деревянный молельный дом, с очень старыми, почерневшими от времени стенами. Балка, поддерживаемая двумя столбами. К середине балки, над возвышением, прикреплен старый висячий светильник из меди. Пульт для торы [144] покрыт темным покрывалом… Я читаю дальше, перелистывая страницы. «Бонанза» летит сквозь готовые разрешиться снегом облака, то и дело проваливаясь в воздушные ямы. Я отпиваю из бокала виски, листаю книгу и слышу голос Тедди: — Redhair seven… Redhair seven… This is Two-one-one-one-zero… [145] Я читаю: ХАНАН (тихо, но твердо): Не позволено бороться с грехом, но его можно умерить. Как золотых дел мастер очищает золото на сильном огне, как крестьянин удаляет плохие зерна, так и грех должен быть очищен от нечистого, чтобы в нем осталось только святое. — O'kay, Redhair seven, o'kay… following your instructions… [146] ХЕННОХ (удивленно): Святое в грехе, как одно вяжется с другим? ХАНАН: Все созданное Богом несет в себе искру святого. ХЕННОХ: Грех создан не Богом, а злой силой! ХАНАН: А кто создал злую силу? Тоже Бог! Злая сила — это… Перелистываю страницу. …другая сторона Бога, и коль скоро она такова, то и в ней должно быть святое. Стоп! Я ставлю свой стакан в зажим у окошка. Осторожно провожу пальцем по странице. Дело в том, что при перелистывании я что-то почувствовал. Тот, кто просто перелистал и вытряс книгу, как господин Коппенхофер, ни за что этого не заметил бы. Но если провести пальцем по странице… Когда проводишь пальцем по странице, чувствуешь две крохотные, почти незаметные неровности. А вот и третья неровность. Это следы игольных уколов. Кто-то сделал укол в букве «е», в букве «о» и букве «к». Листаю дальше. Я уже больше не читаю, а только ощупываю страницы. На некоторых страницах ничего не нахожу, на некоторых кое-что обнаруживаю. Проколотое «т», проколотое «а», проколотое «м». Я беру карандаш и бумагу и выписываю друг за другом буквы. Не все, потому что иголочных уколов очень много. Е, О, К, А, М, Т… РАВВИН АСРИЕЛЬ: Чего же от меня хотят? Я стар и слаб. Моему телу нужен покой. Моя душа жаждет уединения, но меня преследуют муки и боль всего мира. Каждая просьба, передаваемая мне, как уколы иглой в мое тело… Уколы иглой! Совсем слабые, едва заметные, но все же заметные… А. Е. М… Я пролистываю всю книгу. Все новые игольные уколы. Мой папаша и досточтимый Манфред Лорд. Хорошо спевшиеся дружки. Неплохо они придумали с «Дибуком». Просто-таки даже здорово придумали. Отличное изобретение для их жульнических дел. К. Т. А. М… Шестая глава
1
Две кошки. Три кролика. Галка. Они мирно кормятся в маленьком домике. Электрическая лампочка на потолке дает свет. Снаружи, в парке, из кустов выходит олень. Перед домиком стоит кормушка. Олень подходит к ней и начинает жевать. Моя мать сидит на корточках перед маленькой хижиной и разговаривает с животными. Я наблюдаю за ней. Пять часов вечера. В парке много снега. Расчищено лишь несколько дорожек. |