Онлайн книга «Любовь — всего лишь слово»
|
Двенадцать часов сорок пять минут. Я как пай-мальчик снова лежу в своей кровати в «Родниках». Ной в двух алюминиевых судочках принес мне из столовой мою еду. И это странное обращение. Я отлично уложился во время. Когда я вернулся домой, господин Хертерих, печально посмотрев на меня, сказал: — Из-за вас мне еще нагорит. — Ничего подобного, — сказал я. — После обеда я снова лягу, а вечером пусть меня сколько ему угодно обследует дяденька-врач. Температура к тому времени уже пройдет. Расстройство желудка. Такое бывает. Кстати, я слышал, что Али вчера вечером снова нагличал с вами. — Да. Это ужасный ребенок… Он потребовал, чтобы я мыл ему ноги. — Не волнуйтесь, господин Хертерих. Я им займусь! — Правда? — But how! [76] — говорю я. Он аж весь рассиял — бедняга. Что же, если по-другому не получится, то негритенок получит сегодня то, что ему причитается! Дружба с господином Хертерихом, если все пойдет так, как надо, станет для меня просто неоценимой и даже жизненно необходимой. Пожалуй, теперь по утрам я частенько буду температурить… Так вот, лежу я, значит, а тут приходит Ной и протягивает мне три густо исписанных листка, на которых стоит то, что я только написал выше. — Что за чепуха? — спрашиваю я. — Это не чепуха, а потрясающий документ человеческого отчаяния, — говорит он, ухмыляясь. — Сегодня утром здесь такое было. Ты представить себе не можешь. Как у тебя, кстати? — Нормально. — Судя по твоему тону, видать, что ничего особенно хорошего. — Не лезь! — Ну-ну-ну-ну! Неужто любовь? — Представь. — Тогда извини, пожалуйста. Он опять ухмыляется и говорит: — Однако это будет сюрприз для Шикарной Шлюхи! — Скажи лучше, что случилось сегодня утром? — Шеф высветил Гастона и Карлу! Вышвырнул, как котят. Они уже уехали. Поездом, который без десяти одиннадцать. Он — в Париж. Она — в Вену. Все произошло молниеносно. Раз-два и готово! Странный человек шеф. Иной раз тянет месяцами, а потом вдруг бац и все! — А как все было? — Фройляйн Хильденбрандт накрыла их вчера в лесу. Сама-то еле-еле видит. И сразу же доложила шефу. А тот в таких случаях шутить не любит. Вчера вечером был педагогический совет. Шеф позвонил родителям Гастона и Карлы и сообщил, что вынужден немедленно исключить их милых деток, пояснив за что. А самим милым деткам он объявил об этом только сегодня утром. Шеф и учителя уже целый год держали их на прицеле. Первое предупреждение, второе предупреждение. Случай в лесу, как принято говорить, переполнил чашу терпения. — А сегодня утром что? — Дело было на уроке латыни. Кстати говоря, шеф, сам того не ведая, испортил Хорьку одну шикарную находку. — Как это? — Хорек замыслил совершенно необычный номер, так сказать, психологическую атаку. И, насколько я знаю народ в классе, у него должно было получиться. Но теперь-то, конечно, считай, что из всего вышел пшик. — Расскажи! — Ты помнишь эту хохму с нюхательным табаком? — Которую придумал Гастон? — Да. Так вот, сегодня утром — первый урок латынь — заходит Хорек, сразу же направляется к Гастону и говорит: — Где? — Простите, не понял, — говорит Гастон. — Нюхательный табак, — говорит Хорек. — Получу я сегодня свою понюшку или нет? — Вот это да, черт побери! — Вот именно так мы и отреагировали. Он действительно здорово все рассчитал! Гастон, конечно, обалдел, встает, дает ему табакерку и говорит, заикаясь: — Voila, monsieur! [77] Хорек нюхает. Затем нюхают все ребята из класса. Некоторые даже аплодируют. Но это еще не соль номера! Соль ему испортил шеф. — А какая была соль? — Когда все ребята нюхнули табаку, Хорек сказал: «Итак, господа. А теперь возьмемся за Тацита, как бы это ни было для вас малоприятно. И вообще я предлагаю, чтобы отныне все мы получали нашу понюшку после…» — Ной втягивает и задерживает воздух. — «После урока», — хотел он сказать! Но в середине этой блестящей фразы в класс входит шеф и объявляет, что Гастон исключен и чтобы он собирал вещи и поторапливался, дабы не опоздать на поезд в 10.50. Сорвать такой режиссерский замысел! — Гастон расстроился? — Ни капельки. Но перед отъездом они с Карлой написали еще вот это обращение, — говорит Ной, показывая три исписанных листка. — Каждый писал по строчке — он одну, она одну. А потом они вывесили листки на доске объявлений. В обеденный перерыв все прочли этот текст — взрослые и дети! Я сорвал их, когда подошел один из учителей. Тебе это интересно? — Да. — Я так и думал. Читай дальше! И вот я читаю дальше этот странный документ, в котором строчка, написанная мальчишеской рукой, сменяется строчкой, написанной рукой девчонки. Разумные, справедливые взрослые! Вы говорите: «Не делайте этого!» А мы говорим вам: То, что мы хотим делать, мы все равно будем делать, хоть на ушах стойте! Мы встретимся снова, мы все равно будем вместе, можете не сомневаться. «Town without pity!» [78] Вот такие фильмы вы снимаете, чтобы мы, заплатив 1 марку 50 за билет, посмотрели дерьмо. «We need an understanding beart» [79] . Вот какие песни сочиняете вы, чтобы растрогать нас и побудить нас покупать пластинки. Teenager age! [80] Twen age! [81] И так далее! Все — лишь реклама для вашего дерьмового бизнеса! — Да, — говорю я, — хоть и торопились, а выговорились от души. Стоило бы опять повесить это на доску. — А я и повешу по дороге на ужин. Я только хотел тебе показать. Попадись эти листки на глаза учителю, то только бы мы их и видели! Я дочитываю листки: |