Книга Любовь — всего лишь слово, страница 69 – Йоханнес Марио Зиммель

В этот момент в комнату входит маленькая Эвелин. Она выглядит совсем крохотной. Поверх светло-синей пижамки одет халатик, а на ногах маленькие голубые шелковые шлепанцы.

— Я не помешала? — вежливо и очень по-взрослому спрашивает она.

— Ни в коем случае, Эвелин, — говорит Манфред Лорд.

— Папа, я не Эвелин.

— А кто же тогда?

— Сегодня вечером я господин Майер.

Верена тихо поясняет мне:

— Это такая игра. Время от времени она не Эвелин, а господин Майер, господин Шмидт или господин Клингельбрёзель.

Я думаю: сегодня вечером она не Эвелин, а господин Майер для того, чтобы было удобнее притворяться, что она меня не знает.

— Кто вы по профессии, господин Майер? — спрашивает Манфред Лорд.

— Я финансист, — отвечает Эвелин. (Она сказала: «финанцист».)

— Ага, понятно. Чем могу быть вам полезен, господин Майер?

— Я только хотел пожелать вам доброй ночи.

— Очень любезно с вашей стороны, господин Майер. Прошу вас.

— Да, сударь.

Своей матери она дарит долгий поцелуй, обе крепко обнимаются. Я замечаю, что левая рука Эвелин сжата в кулак.

— Доброй ночи, приятных снов.

— Спасибо, мамочка.

Затем девочка подходит к Манфреду Лорду. Она дает ему руку, но не целует его, и говорит очень серьезно:

— Всего хорошего, господин Лорд.

— И вам, господин Майер. Увидимся завтра на бирже. А меня вы разве не хотите поцеловать?

Лорд вроде бы от души забавляется.

— Хочу, — шепчет Эвелин.

Девочка чуть-чуть прикасается губами к щеке отчима. Тот на мгновенье перестает улыбаться, а затем дает ей легкий шлепок.

Затем Эвелин молча идет дальше и делает книксен перед Энрико. И вот она подходит ко мне. То, что держала в левой руке, она теперь держит в правой.

— Это господин Мансфельд, — поясняет Лорд.

Эвелин вновь делает книксен и протягивает мне руку.

— Доброй ночи, господин Мансфельд, — говорит она.

А затем направляется к двери — совсем крохотная в своих голубых шлепанцах — и исчезает. В моей правой руке теперь находится то, что только что было зажато в правой ладони Эвелин, — что-то теплое и мягкое.

Что бы это могло быть?

Слуга Лео вносит вазу с моими красными гвоздиками.

— Где прикажете поставить, сударыня, пардон, пожалуйста?

— На стол перед камином.

— Там не слишком жарко, дорогая? — мягко спрашивает Лорд.

— Больно хороши гвоздики. Я хочу, чтобы они были перед глазами после ужина.

— Конечно, конечно. Ставьте сюда, Лео.

— Слушаюсь, сударь.

Энрико Саббадини смотрит на меня так, словно собирается убить. Ставя цветы на мраморную столешницу, слуга Лео улыбается мне рыбьей улыбкой. Слуга Лео выпрямляется и расправляет плечи. Слуга Лео говорит:

— Стол накрыт, сударыня.

— Давайте не будем себя обманывать, дорогой Энрико. Время большого, золотого экономического чуда прошло, — говорит Манфред Лорд и берет пару клешней омара с серебряного подноса, который держит перед ним слуга Лео (прислуживающий в белых перчатках). — Большое спасибо. Один мой друг — обязательно возьмите еще майонеза, дорогой Оливер, жена нашего садовника просто молодец, она может потягаться с шеф-поваром из ресторана «Франкфуртер Хоф», — так вот, значит, этот друг сказал вчера одну вещь, которая мне очень понравилась… Тебе неинтересно, дорогая?

— Как раз наоборот. — Верена сидит рядом со мной. Горят свечи в канделябрах, электричество погашено. Разговаривая, Верена очень крепко давит мне своей маленькой туфелькой на ногу. — С чего ты взял?

— Прости, мне показалось. Итак, он сказал, и именно поэтому мне пришло на ум слово «золотой»: «Время, когда нам постоянно приходилось стричь золотые волосы, которые очень быстро росли, прошло. Теперь надо следить за тем, чтобы не получить лысину!»

Энрико смеется, Верена смеется, я смеюсь. Господин Лорд смеется. Дрожат огоньки многочисленных свечей. Омар просто отличный. Веренина маленькая туфелька сейчас между моими ботинками, я обнимаю ее ногами. Очень нежно. Господин Лео снова подает омара, улыбаясь при этом так, что мне вспоминается детская песенка, которую я слышал тогда у Верены в больнице: «Кто скажет, это кто такой — маленький и хмурый, с длинным посохом в руке, в мантии пурпурной?»

Кто скажет мне, кто такой Лео? Доверенный господина Лорда? Конечно. Что связывает их друг с другом? Много ли известно Лео о нем?

Лео подошел с подносом к Энрико. Тот устало отмахивается. Нет аппетита.

Веренина туфелька беспрерывно надавливает на мой ботинок. Сначала я думаю, что это знаки азбуки Морзе, но это не так. Она просто давит ногой на мой ботинок. Представляю, как он будет выглядеть потом. Перед тем как встать из-за стола, надо будет быстренько протереть его брючиной, иначе кто-нибудь заметит. Интересно, часто ли Верена занимается этим. Должно быть, да, потому что она демонстрирует совершенно невероятную сноровку. Насколько страстно давит она мне на ногу — настолько же бесстрастно ее лицо. Солидная хозяйка дома. Супруга миллионера. Дама из общества. Эх, встать бы, взять ее за иссиня-черные волосы, запрокинуть ей голову и поцеловать прямо в полные губы, ее большой рот…

Не думать об этом. Не думать. И не смотреть на нее. Я боюсь взглянуть на нее. И знаю, почему. Из-за ее мужа. Потому что этот Манфред Лорд — личность, настоящая личность. И это полностью выбило меня из роли. Я думал, что он — одна из этаких бесчувственно-ледяных акул, вроде тех, что собираются на тайные совещания у моего отца. Оказалось, что — нет. Этот Манфред Лорд — джентльмен и аристократ, его род наверняка уже давно владеет большим состоянием, наверное, поколений пять, а то и больше, — не то, что мы, разбогатевшего всего каких-нибудь десять лет тому назад. Я знаю, Верена уже давно поняла, что это за человек, и классифицировала его. Но понять и классифицировать еще не значит любить…

После омаров подается кулинарный шедевр блестящей кухарки с картофелем фри и овощным салатом. Мы пьем шампанское. Урожая 1929 года. Хороши же были золотые волосы. Ничего себе лысина! Потом венгерские груши. Черный кофе. Французский коньяк. Потом мы вновь перебираемся в гостиную и устраиваемся у камина.

Больше всех говорит и, по-видимому, чувствует себя так же вольготно, как кролик в клевере, Манфред Лорд. Остальные больше помалкивают. Мы с Вереной очень мало ели. Саббадини — тоже. Лишь когда его деловой партнер Манфред Лорд пускается в рассуждения о деле, он напряженно слушает. А господин Лорд о чем только ни говорит. В том числе, разумеется, и о деньгах. Он говорит умные вещи. Некоторые из них я не понимаю. Однако ясен общий вывод: времена экономического чуда миновали. Его создал Эрхард [88] ; промышленники, правительство и профсоюзы пустят все насмарку. Теперь каждый должен как следует подумать, как и что ему делать.