Книга Клятва у озера, страница 14 – Никки Логан

— Вы так и не поговорили?

Флинн нахмурился:

— А о чем мы могли поговорить? Дрю донес на меня. К тому же он не очень хотел поддерживать со мной отношения после того, как я вышел на свободу. Пока я был в колонии, моя семья приняла решение переехать в Оберон.

— Чтобы ты не общался со своими дружками?

— Чтобы никто из нас не общался со старыми знакомыми.

Бел вспомнила тот день, когда она бросила ненавистный колледж и сбежала в свою собственную квартиру. Одна. В то время она чувствовала себя отрезанной от всего мира, а потом начала строить новую, собственную, жизнь. Но это был ее личный выбор. А в случае Флинна и Дрю…

— Наверное, вам всем пришлось нелегко. — Бел увидела усмешку на его губах. — Это всего лишь предположение. Ведь ты не просил, чтобы тебя увозили. Поэтому твои родители пляшут вокруг тебя? Из-за того, что лишили тебя привычной жизни?

Флинн был изумлен:

— Это они оставили свою жизнь ради меня. Я всегда понимал это и ценил.

— А твой брат?

Он вздохнул:

— Дрю был здесь несчастлив. Он обожал город.

— Он обвинял тебя?

— Это и так было ясно. Дрю промучился два года, затем получил стипендию и поступил в Оксфорд. Все ужасно гордились им. Ни один житель Оберона не достигал подобных высот.

— И он сразу перестал с вами общаться?

— Я бы сказал, Дрю потерял связь с нами в тот самый момент, когда семья въехала в ворота поместья.

Бел начала кое-что понимать.

— А потом он встретился с нами.

— Новая великолепная семья далеко за океаном, — криво усмехнулся Флинн.

Бел сжала кулаки:

— Они не такие уж великолепные. Поверь.

— К сожалению, Рочестеры были вне конкуренции. Они могли дать ему все.

— Вы очень скучали по Дрю?

— Он сделал то, что должен был сделать. Я не имел права судить его, поскольку моя семья переехала ради меня.

— А я все отдала бы за то, чтобы убраться из своей семьи и стать частью семьи Дрю. Твоей семьи, члены которой любят друг друга так, что готовы горы свернуть.

— Ты любила сестру, — заметил Флинн.

— Гвен и я… Мы всегда были очень разными.

— Вы и внешне совсем не похожи, — сказал он.

В комнате постепенно темнело. Флинн зажег свечу, которую поставил на середину стола. Похоже, он не собирался заканчивать вечер. В отблесках огня его лицо выглядело более жестким и мужественным. Ее сердечко забилось быстрее.

— Я не считала себя родной дочерью, — призналась Бел. — Я даже сделала тест ДНК.

Он застыл с горящей спичкой в руке.

— Ты серьезно?

— Когда мне было тринадцать лет, никому не сказав, я сдала на анализ волосы мамы и свои.

— И что потом?

— К сожалению, родство подтвердилось. Незаконной я тоже быть не могу, что бы там ни писали в колонках сплетен. Я ни на секунду не сомневаюсь в преданности моей мамы отцу, но… правда всегда нелицеприятна.

— Просто ты оказалась белой вороной в собственном доме?

— Скорее, красной, — улыбнулась она, вспомнив имбирный оттенок кожи деда — единственного исключения в семье аристократических блондинов. — У меня ушли годы на то, чтобы докопаться до правды, и годы на то, чтобы принять эту правду.

— И в чем она?

Бел пожала плечами, надеясь, что тусклый свет скроет выражение боли на лице.

— Мои родители хотели девочку, и родилась Гвен. А потом появилась я.

Внезапно Флинн все понял:

— Незапланированная беременность?

— Мама всегда считала, что виноваты противозачаточные средства, которые в прошлом были не очень качественными. Ей тяжело далась первая беременность. Ее раздражал токсикоз, она не могла смириться с располневшим телом. Маме совсем не хотелось проходить через все это снова.

Флинн смотрел на нее очень внимательно:

— Именно поэтому ты сделала все, чтобы получить разрешение на подсадку эмбрионов?

— Я не сомневалась, что их будут любить и ценить те, кому они достанутся. Но я не могла допустить этого, поскольку у них есть родная семья.

— Я бы добавил: две семьи.

— Давай откроем им правду. Они прекрасные люди и все правильно поймут.

Флинн замотал головой:

— Объясни мне вот еще что… Как двадцатитрехлетняя девушка решилась посвятить свою жизнь детям сестры?

— Будущее казалось мне таким далеким. А они нуждались во мне.

— Они были заморожены. Они могли ждать годами.

Бел нахмурилась, не зная, что ответить. Все, о чем она мечтала, — это добиться в суде права на имплантацию. И как только она получила разрешение, инстинктивно начала действовать, боясь, что возникнут какие-то преграды.

— Это почти то же самое, что сделали твои родители ради тебя, Флинн.

— И никто не был против? — спросил он.

Неужели Флинн интересуется ее личной жизнью?

— Ты считаешь, я позволила бы себе бросить все и поехать за тобой, если бы была связана серьезными отношениями?

— Но ведь ты допустила нечто подобное в отношении меня. Помнишь разговор о моем романе в Мельбурне?

— Тогда я тебя еще не знала.

Он скрестил руки на столе и придвинулся совсем близко к ней:

— Теперь ты знаешь меня лучше?

Бел не стала отодвигаться:

— Немного. Ты не совсем такой, как мне показалось вначале.

— А что тебе показалось?

— Что ты не любишь, когда тебе говорят, что надо делать. — Ее прерывистое дыхание заставляло свечку то почти гаснуть, то вспыхивать еще ярче.

— Так оно и есть.

— И что ты делаешь все это ради мамы.

— Я делаю это ради всей семьи.

— Не думаю, что все так просто.

— Неужели? — Флинн поднял брови, вроде бы призывая ее продолжить, однако блеск в его глазах предупреждал, что он бросает ей вызов. Бел всегда любила отвечать на вызовы.

Но вдруг, когда она уже открыла рот, Флинн поднял руку и коснулся пальцами ее подбородка. Неожиданное проявление ласки лишило Бел возможности дышать.

Грубые пальцы ласкали ее нежную кожу, заставляли тело трепетать. В руках Флинна чувствовалась настоящая сила, и она инстинктивно прижалась щекой к его ладони.

Затем отшатнулась, зардевшись:

— Что ты делаешь?

Флинн сжал кулак и хрипло ответил:

— Экспериментирую с прикосновением. Если ты так будешь на это реагировать, они никогда не поверят нам.