Книга Долгий, крепкий сон, страница 35 – Эйлет Уолдман

— Если бы Нетти что-то знала, она бы мне сообщила. По крайней мере, я так думаю.

— И кто остается? Ее мать?

— Она не станет со мной разговаривать.

— Тогда кто?

— Ари Хирш.

— Тогда звони Ари Хиршу.

— Господи! Ты прямо как моя мать. Она предложила то же самое. Так что и тебе я отвечу то же: я попросила Джоша позвонить ему от моего имени.

— Не жди. Позвони сама.

Так я и сделала.

Телефон родителей Ари я нашла, применив свои дедуктивные способности и позвонив в справочную. Затем я связалась с Эсфирью и, представившись менеджером по продажам, сказала ей, будто Ари сделал у нас заказ, и нужно с ним срочно связаться.

— Какой еще заказ? — удивилась она.

— Это подарок, миссис Хирш, — нашлась я, — и мистер Хирш просил нас никому не говорить, какой именно. Вы его жена?

— Нет, я его мать.

— Тогда я точно не могу разглашать вам эту информацию, понимаете?

Как только слова слетели с моего языка, я почувствовала себя виноватой. Эсфирь будет день за днем ждать от сына подарка, но его так и не привезут.

— Сегодня он целый день в иешиве.

В иешиве мне ответил мальчик с высоким пронзительным голосом.

— Не могла бы я поговорить с Ари Хиршем?

— Сейчас я переключу вас на кабинет ребе. Он там, занимается.

Через минуту в трубке раздался мягкий приятный голос.

Я нервно сглотнула. Мне приходилось общаться с грабителями банков, торговцами наркотиками и даже более мерзкими подонками — тайными осведомителями. Но почему-то именно этот разговор с худым прыщавым молодым человеком, корпящим над своими священными текстами и сомневающимся в своей ориентации, заставил меня нервничать.

— Ари Хирш?

— Да, кто это?

— Мистер Хирш, Ари, меня зовут Джулиет Эпплбаум. Я подруга Фрэйдл Финкельштейн.

— Да, я о вас слышал. Сегодня утром в shul мы говорили с Джошем Бернштейном.

Значит, Джош это сделал.

— Ари, мы не могли бы с вами встретиться? Мне нужно задать вам несколько вопросов, и лучше лично.

— Встретиться?

— Это очень срочно. Прошу вас, поверьте мне. Речь пойдет о Фрэйдл. Это важно.

Он не отвечал.

— Я сегодня веду детей в Музей естественной истории. Может быть, встретимся там? — предложила я. — Мне хватит нескольких минут.

То, что со мной будут дети, кажется, его немного успокоило.

— Это срочно, да? — нерешительно переспросил он.

— Очень.

— Только с утра я учусь. Мы можем встретиться сегодня в три.

— Прекрасно, — обрадовалась я. — В зале со слонами. Прямо под бивнями слона-вожака. Я буду с двумя детьми: грудным мальчиком и маленькой девочкой.

— Под слоном, — повторил он и повесил трубку.

Я подняла глаза. Надо мной стояла мать и довольно улыбалась.

— Что тебе? — не выдержала я.

— Значит, бредовая мысль? — усмехнулась она.

— Какая бредовая мысль?

— Позвонить ему. Ты сказала, что это бредовая мысль.

— Ладно, не бредовая. Хорошая мысль. Очень хорошая. Не хочешь поехать со мной в город?

— Нет. Сегодня мне нужно заглянуть в офис. Днем Майрон рассматривает ходатайство об истребовании дела из нижестоящего суда, а временной секретарше я не доверяю. Шанс всего один, и его нельзя упустить. Если опоздал — значит, все. Верховный Суд извинений не принимает.

— Знаю. Я сама подавала такие ходатайства, когда работала федеральным защитником.

— Не сомневаюсь, — сказала мать, явно сожалея о тех временах, когда я была юристом.

— Может, хотя бы папа пойдет со мной?

— Конечно, пойдет. Он любит музеи.

Доехав до Верхнего Вест-Сайда, мы припарковали машину и выгрузили детей. Отец заявил, что сам понесет Исаака в рюкзаке-переноске. Я пожалела, что не захватила видеокамеру, чтобы снять это зрелище: отец с Исааком вразвалку шагает по улице, а рядом с ними вприпрыжку бежит Руби, держась маленькой ручонкой за мохнатую лапу дедушки.

В Нью-Йорке стоял один из редких погожих осенних дней. Воздух был холодным и прозрачным. Ярко светило солнце. Город сиял свежестью и пах яблоками, а улицы были такими чистыми, что даже асфальт, казалось, искрился и блестел. Даже бездомные выглядели счастливее, чем обычно. Я сунула Руби мелочь, раздать им по дороге. У меня есть правило — подавать милостыню только трезвым на вид женщинам, но сегодня я позволила Руби вручить деньги тем, кому она захочет. Не знаю, стоило ли разрешать Руби играть роль Леди Сама Щедрость, но она должна уяснить, что если у нее много денег, то она должна делиться с теми, кому повезло меньше.

Мы вошли в красивое старое здание Музея естественной истории и направились в огромный зал, в самом центре которого застыло стадо огромных и величественных слонов. Я присела на скамейку под тускло сверкающими бивнями слона-вожака. Прибежала Руби, привалилась ко мне и стала разглядывать морду гиганта.

— Эти слоны мертвые? — спросила она.

— Угу, — кивнула я.

— Кто-то их убил, — сделала вывод Руби.

— Верно.

— Даже слоненка?

— Даже слоненка.

— За что?

— Ну, Руби, когда-то люди не знали, что убивать животных нехорошо. Когда люди стреляли в этих слонов, то еще не понимали, что если убивать много животных, то их не останется.

— Они замрут.

— Что?

— Замрут. Как динозавры.

— Да, правильно, вымрут. Когда убивали этих слонов, люди еще не знали о вымирающих и редких видах.

— Но теперь мы знаем, что это плохо, да?

— Точно.

— И никто не убивает слонов, потому что это плохо.

Я не стала упоминать о незаконном отстреле диких животных и о постоянно высоком спросе на азиатских рынках на такие товары, как слоновый бивень и рог носорога. В свое время одним из моих клиентов был китаец, занимавшийся контрабандой медвежьей желчи. Поэтому я просто ответила:

— Верно.

Затем Руби унеслась играть с дедушкой, а я наконец осмотрелась. В противоположном конце зала стоял молодой человек в одежде еврея-хасида. Черная шляпа, черный сюртук, поверх брюк висят кисти цицит. Длинные пейсы заправлены за уши, подбородок закрывает длинная каштановая борода. Красные щеки усыпаны прыщами и оспинами. Тем не менее его можно назвать привлекательным. У него были большие голубые глаза, густые черные ресницы, прямой нос и полные, словно припухшие, губы, видневшиеся из-под темных усов.