Онлайн книга «Дрянь погода»
– Превосходно. – Я пошлю к вам человека прикинуть объем работ, – сказал Авила и тотчас вспомнил, что послать некого – ворюга Щелкунчик смылся. – Я бы предпочел, чтобы вы это сделали сами. – Хорошо, мистер Рейнольде. Завтра с утра? – А может, прямо сейчас? У меня машина. У Авилы не имелось ни единого повода отказаться, но пятнадцать тысяч причин, чтобы согласиться. Макс Лэм повесил трубку. Он выглядел так, будто узнал о своей неизлечимой болезни – лицо посерело, челюсть отвисла. Все и вправду было очень серьезно в том, что касалось агентства «Родейл и Бернс». Обычно беззаботный Пит Арчибальд казался потерянным, голос звучал похоронно. Новости из Нью-Йорка были скверными. Национальный институт здравоохранения провел очередную пресс-конференцию о вреде курения. Обычно рекламный мир не обращал внимания на эти шумные, но рутинные и предсказуемые акции борьбы с ужасным злом. И пусть медики делились душераздирающими откровениями, те совсем недолго влияли на продажу сигарет. Однако на сей раз правительство прибегло к изощренной технологии и проверило определенные марки сигарет на содержание смол, никотина и других разнообразных канцерогенов. «Мустанги» заняли первое место, «Мустанг ментоловые» – второе, «Мустанг дамские» – третье. Эпидемиологически это был самый смертоносный продукт за всю историю знакомства человечества с табаком. Цитировалось прискорбное высказывание одного ученого мудрилы: «Курить "Мустанг" – немногим безопаснее, чем сосать выхлопную трубу "шевроле"». Подробности ошеломляющего события быстро просочились в фирму «Даремские Бензин, Мясо и Табак», выпускавшую сигареты «Мустанг» и другую замечательную продукцию. Фирма рефлекторно ответила страшной угрозой не размещать свою рекламу в газетах и журналах, которые опубликуют правительственные изыскания. Макс понимал, что этот идиотски пафосный демарш сам станет темой публикаций на первых страницах, если верх не возьмут здравые умы. Необходимо как можно скорее вернуться в Нью-Йорк. Макс сообщил об этом жене. – Прямо сейчас? – спросила Бонни, будто не понимала всю серьезность кризиса. – В моем деле это равносильно тому, как если бы горящий «Боинг», набитый сиротками, врезался в гору, – раздраженно объяснил Макс. – Насчет «Мустанга» – это правда? – Возможно. Проблема не в том. Нельзя снимать рекламу, на карту поставлены серьезные деньги. Десятки миллионов. – Макс… – Что? – Выкинь эту чертову сигарету. – Господи, Бонни, слышала бы ты себя! Они сидели на плетеных стульях в патио Августина. Было часа три или четыре ночи. В доме стереосистема гремела песней Нила Янга. Сквозь застекленные двери Бонни видела в кухне Августина. Он заметил ее взгляд и ответил короткой смущенной улыбкой. Чернокожий полицейский и одноглазый губернатор стояли у плиты и, судя по запаху, жарили бекон и ветчину. – Вылетим первым самолетом, – сказал Макс и, загасив сигарету, бросил окурок в птичью поилку. – А как с ним? – Бонни глазами показала на окно в кухню, где Сцинк разбивал над сковородой яйца. – Ты же хотел засадить его в тюрьму, где ему самое место. – Нет времени, дорогая. Не волнуйся – как только кончится вся заваруха, мы вернемся и позаботимся об этом маньяке. – Если его сейчас отпустят… – Бонни осеклась и договорила про себя: то уже никогда не найдут. Он, как призрак, растворится в болотах. И будет страшно жалко… Бонни сама себе подивилась: что со мной, чего я расчувствовалась? Этот человек похитил и мучил моего мужа. Почему же я не хочу, чтобы его наказали? – Ты прав, – сказала она. – Тебе нужно поскорее отправиться в Нью-Йорк. Макс нахмурился и прихлопнул комара на руке Бонни: – Что это значит – ты не едешь? – Макс, я не в состоянии лететь. У меня живот крутит. – Выпей «майланты». – Уже выпила. Наверное, это из-за катера. – Потом отпустит. – Ну конечно. – Я сниму тебе номер в аэропортовской гостинице, – сказал Макс. – Хорошенько выспись и прилетай вечерним рейсом. – Отлично. Бедняга Макс, подумала Бонни. Если б он только знал. 15
Отец Бонни Брукс работал в отделе распространения «Чикаго Трибьюн», а мать – в отделе закупок компании «Сирз». Бруксы имели квартиру в городе и летний домик у приграничных озер в Миннесоте. У Бонни, единственного ребенка, сохранились двойственные воспоминания о семейных отпусках. Отца-домоседа северная природа не пленяла. Плавать он не умел, страдал аллергией на слепней и потому на озера не ходил. Сидел в домике и собирал модели самолетов: его страстью были классические немецкие «фоккеры». Это скучное увлечение переходило в занудство, а хроническая косорукость отца превращала простое склеивание в высокую драму. Бонни с матерью держались подальше, чтобы не нарваться на обвинение – мол, они мешают отцу сосредоточиться. Пока отец в поте лица трудился над моделями, мать катала Бонни в старой березовой байдарке по лесным озерам. Девочке запомнились те счастливые утра – она бороздила прохладную воду кончиками пальцев, чувствуя, как солнце пригревает шею. Мать гребла с шумом и плеском, но все же им удавалось не спугнуть и увидеть диких зверей: оленей, белок, бобров, а иногда и лосей. Бонни часто спрашивала, зачем родители купили домик, если отец так не расположен к природе. На что мать всегда отвечала: «Либо здесь, либо в Висконсине». Поступив в Северо-западный университет, Бонни решила заняться журналистикой, чем немало озадачила отца. Вскоре у нее завязался первый серьезный роман с разведенным адъюнкт-профессором, уверявшим, что он получал премии за репортажи с Вьетнамской войны. Отсутствие дипломов на стене кабинета Бонни наивно приписывала скромности педагога. Она решила сделать любимому сюрприз и преподнести на Рождество рамочку с ламинированной копией его сенсационной передовицы о минировании хайфонской гавани. Однако, разыскав в библиотеке микрофильм «Сан-Франциско Кроникл», где вроде бы служил возлюбленный, она не нашла ни одной статьи с его подписью. Проявив врожденный инстинкт бывалого репортера, Бонни связалась с отделом кадров газеты и (применив безобидную хитрость) выяснила, что ближайшей к Юго-Восточной Азии точкой, куда наведывался ее героический соблазнитель, была редакция бюро газеты в Сиэттле. Бонни Брукс действовала решительно. Первым делом она порвала с ничтожеством, а потом добилась его увольнения из университета. Следующие приятели оказывались более честными и откровенными, а нехватку лживости компенсировали ленью. Мать Бонни уже устала готовить им угощение и отклонять их неискренние предложения помочь в мытье посуды. Она не могла дождаться, когда дочь окончит университет и найдет себе взрослого мужчину. Однако найти работу по специальности оказалось нелегко. Подобно многим однокашникам, Бонни дошла до того, что сочиняла рекламные текстовки и пресс-релизы. Сначала она работала в Чикагском управлении парков, а потом перешла в компанию детского питания, которую в итоге купила «Креспо Миллз Интернэшнл». Бонни повысили – она стала помощником пресс-секретаря корпорации. К должности прилагалось жалованье, какого не заработать и за десять лет напряженного труда в отделе новостей большинства городских газет. Что касается творческой работы, она была элементарной и не приносила удовлетворения. Вдобавок к питательным хлопьям на завтрак «Креспо Миллз» выпускала взбитые приправы, арахисовое масло, гранолу в плитках, [43] печенье, крекеры, фруктово-ореховые смеси, ароматизированный попкорн, хлебную соломку и три сорта гренков. Очень скоро у Бонни иссякли аппетитные прилагательные. Руководство пресекло ее попытки использовать оригинальные поэтические образы. В один особо унылый период ей приказали употребить слово «вкусный» в четырнадцати пресс-релизах подряд. Когда Макс Лэм попросил выйти за него и переехать в Нью-Йорк, Бонни без колебаний ушла с работы. |