Книга Сонька. Конец легенды, страница 116 – Виктор Мережко

— Благодарю.

— Вы решились все-таки на поездку?

— С кузиной.

— Вы едете с кузиной?

— Да, мадемуазель, — с вызовом ответила княжна. — Я не могла оставить князя.

— Я должен помочь Михелине, — объяснил Андрей.

— А что с ней?

— Вы разве не знаете?.. Она задержана вместе с матерью в Одессе. Об этом пишут все газеты.

— Я не знала. Не читала… — Табба растерянно оглянулась. — Я готова поехать с вами.

— Думаю, следующим поездом, — усмехнулась Анастасия.

Дежурный по перрону ударил в колокол, на перроне стали спешно прощаться. Двое филеров, наблюдавшие за семьей Ямских, ненавязчиво придвинулись поближе.

Андрей и Табба отошли в сторонку, стояли друг против друга.

— Я люблю вас, — тихо произнесла актриса.

— Благодарю, — князь поцеловал ей руку.

К ним подошла Анастасия:

— Пора прощаться.

— Мне надо уйти от филеров, — произнесла Табба.

— Это ваши проблемы, — фыркнула княжна.

— Помогите же мне!

— Каким образом? — нахмурился князь.

Бывшая прима просительно взглянула на Андрея.

— Позвольте войти вместе с вами в вагон?

— Но у вас нет билета! — возмутилась Анастасия.

— Я только войду и тут же выйду. С другой стороны.

Князь взглянул на Анастасию, та пожала плечами.

— Обещайте, что тут же покинете вагон! — попросил он.

— Обещаю.

Под удивленными взглядами стариков Ямских и настороженными — шпиков Бессмертная вошла в вагон и быстро скрылась в проходе.

Паровоз дал предупредительный гудок, мать стала плакать и целовать сына, Анастасию.

Табба тем временем миновала коридор, вошла в противоположный тамбур, подергала ручку двери. Дверь неожиданно подалась, девушка поставила ногу на ступеньку, спрыгнула на землю и зашагала по рельсам и шпалам в сторону вокзальных построек.

Мимо проплывали вагоны состава, отправляющегося в Одессу.

…Бессмертная забралась в пролетку, ткнула извозчика в спину:

— Пошел!

Глазков взглянул на нее, подал несколько газет.

— Что это? — не сразу поняла она.

— О вашей сестре и матери.

Табба развернула одну газету, вторую. Заголовки кричали:

«В ОДЕССЕ ЗАДЕРЖАНА ЗНАМЕНИТАЯ ВОРОВКА СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА, А ТАКЖЕ ЕЕ СОЖИТЕЛЬ И ДОЧКА».

«ГДЕ БУДУТ СУДИТЬ СОНЬКУ, ЕЕ ДОЧЬ И МУЖА — В ОДЕССЕ ИЛИ В СТОЛИЦЕ?»

«СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА ПРИБЫЛА В ОДЕССУ ПАРОХОДОМ».

— Я буду мстить! — тихо произнесла бывшая прима.

— Кому? — удивленно спросил Илья.

— Всем.

…По приезде на квартиру Глазкова Табба нашла в сумочке визитную карту Улюкая и сняла трубку.

Вечером барон Красинский, собственноручно управляя автомобилем, катил в направлении своего дома и находился от него уже в нескольких кварталах, когда на пустынном перекрестке ему наперерез вынеслась пролетка, едва не врезавшись в машину.

Барон успел затормозить, возмущенно заорал:

— Какого черта?

В тот же момент из пролетки выскочила Ирина, в несколько прыжков достигла машины Красинского и разрядила в него револьвер.

Редкие прохожие услышали треск выстрелов, удивленно повернули головы, но увидели лишь замерший автомобиль с поникшим в нем господином.

Конвоир открыл железную дверь камеры и впустил сюда Петра Кудеярова. Тот переступил порог, какое-то время молча смотрел на удивленного брата, с размаху швырнул в него несколько газет.

— Доигрался, сволочь?

Константин собрал газеты, нервно просмотрел одну за другой.

Заголовки кричали:

«ГРАФ КОНСТАНТИН КУДЕЯРОВ УЧАСТВОВАЛ В ПОДГОТОВКЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕРЕВОРОТА!»

«БЫЛ ЛИ ПРИЧАСТЕН ГРАФ КУДЕЯРОВ К РАССТРЕЛУ ЭСЕРОВ?»

И дальше:

«БАРОН КРАСИНСКИЙ РАССТРЕЛЯН В УПОР НЕИЗВЕСТНОЙ».

«БАРОН КРАСИНСКИЙ: МЕСТЬ ЭСЕРОВ ИЛИ РЕВАНШ?»

Кудеяров-младший поднял растерянные глаза на брата:

— Неужели это правда?

— Что?

— Барон расстрелян.

Петр шагнул поближе в камеру.

— А тебя не волнует, что пишут о тебе?

— Но я живой, а его убили!

— Пока живой!.. Пока сидишь здесь! А выйдешь, и следующим будешь ты! Так же продырявят голову, и так же об этом будут орать газеты!

Константин вновь бросил взгляд на заголовки, тихо спросил:

— А что делать, брат?

— Брат?.. Теперь я снова для тебя брат?

— Ты всегда был для меня братом.

— Подлец!.. Подлец и подонок! Когда я тебя просил, когда умолял, когда стоял на коленях, что ты говорил мне в ответ? Ты нагло плевал мне в лицо, измывался над всем святым и чистым! А теперь «брат»?.. Нет больше у меня брата! Есть сволочь, предавшая честь фамилии. Есть негодяй, растоптавший память родителей!

Лицо Константина покрыла испарина.

— Ты с этим ко мне пришел?

— Да, с этим! Но не только! Я пришел, чтобы расправиться с тобой! Убить тебя!.. Здесь, сейчас, из этого оружия! Я принес его! — Петр вытащил из внутреннего кармана пиджака револьвер. — Я сделаю это, и моя рука не дрогнет. Пусть лучше смерть, чем позор и презрение!

Константин какое-то время не мог произнести ни слова, лишь беззвучно открывал рот и закрывал его, затем все-таки произнес:

— Я согласен. Стреляй…

Петр держал оружие на вытянутой руке, палец на курке дрожал. Неожиданно он выронил револьвер, обхватил голову, опустился на колени, разрыдался громко, истерично.

— Боже, за что ты проклял меня?.. За что наказываешь так тяжело и жестоко?.. Боже, помоги мне!

Константин приблизился к нему, тоже опустился рядом, обнял.

Они оба плакали, совсем по-детски, беспомощно, жалко.

Наконец успокоились, Константин вытер пальцами мокрые глаза старшего брата, произнес с грустной усмешкой:

— Если хочешь, пристрели.

— Дурак ты, братец.

— Тогда прости меня.

— Ты тоже прости.

Помогая друг другу, они поднялись, уселись на нары.

— Надо выкарабкиваться, — произнес Петр.

— Каким образом?

— Пока не представляю. Сначала надо успокоиться.