
Онлайн книга «Расколотый берег»
— А те, кто у него работает, получат свои деньги? Подведенные карандашом брови Сесиль удивленно и приподнялись. — Но ведь он же, слава богу, не умер. Понятно, что я буду платить, пока не получу других указаний. А ты как думал? Кэшин поднялся: — Знаете, служба в полиции приучает ждать худшего. — Ты циник, Джо. Могу сказать… — Спасибо, миссис Аддисон, — перебил ее Кэшин. — Я пришлю кого-нибудь за копиями. А где Джейми Бургойн? — Утонул на Тасмании много лет назад. — Несчастливая какая-то семья. — Да уж, не все можно купить. А если еще и Чарльз умрет, тогда все, конец Бургойнам. На тихой улице ярко светило солнце и нагревало тусклый камень здания библиотеки. Над дверью был высечен год строительства — 1864-й. Тогда здесь располагался Институт механики. По лестнице поднимались одна за другой три пожилые женщины, опираясь о металлическую балюстраду. Он смотрел на их хрупкие лодыжки и думал, что старики похожи на беговых лошадей, у которых почти все зависит от сущего пустяка — от родной семьи. А уж о собственной семье ему даже думать было противно. * * * — Я не могу уладить это, Берн, — сказал Кэшин. — Я ничего не могу сделать. Сэм здорово вляпался, потому что сам дурак. Разговор шел в сарае, похожем на самолетный ангар, у двоюродного брата Кэшина, Берна Дугью. Брат жил километрах в двадцати от Порт-Монро, в городишке Кенмар, где вдоль единственной главной улицы теснились заколоченные досками магазины, два паба, дышавшие на ладан, лавка мясника, молочный бар и видеопрокат. Были времена, когда деревушка Кенмар стояла как островок в зеленом море посевов. На каждом дворе в хлеву жили коровы, а их жирный навоз удобрял ровные ряды картофеля на полях. А потом фермы разрезали на мелкие наделы. На этих клочках земли всего в три акра величиной выросли деревянные дома с непременными металлическими сарайчиками на задних дворах. Казалось, что земля теперь родит только мусор и огненно-рыжих ребятишек. По субботам на каждый участок отовсюду съезжались фуры — «маки», «кенворты», «маны», «вольво», гиганты с трансмиссией на восемнадцать скоростей, топливными баками вместимостью 1800 литров, фамилиями владельцев, написанными витиеватыми буквами на дверцах, и небритыми водителями, которые гнали свои чудища день и ночь, восседая в двух метрах над землей, глядя в пространство, под звуки песен о несчастной любви и одиночестве. Дальнобойщики кинулись скупать здешние участки, когда земля еще не поднялась в цене, бензин стоил сущие гроши, транспортные тарифы не кусались, да и сами они были молоды и стройны. Теперь же иной мог полюбоваться на свои причиндалы только в зеркало, потому что мешал живот, на содержание фуры уходила уйма денег, а транспортные компании вынуждали работать шесть, а то и все семь дней в неделю, чтобы самим не остаться внакладе. Кэшин стоял в проеме двери сарая и смотрел, как Берн пилит бревна своей новой электропилой. Она стояла на растопыренных красных ногах и чем-то походила на луноход. Он приподнимал бревно, укладывал его на столешницу напротив тонкого стального полотна и ногой нажимал пусковую педаль. Гидродомкрат приводил в движение лезвие, и бревно раскалывалось пополам. — Ну и скажи мне, — произнес Берн, — что толку, что в семье есть полицейский? — Никакого толку, — согласился Кэшин. — А все-таки не похоже, чтобы Сэм до этого додумался. Он ошивается с этими ребятами из Мельбурна, ну, один из них еще разбил стекло машины бутылкой. — Берн, Сэму ничего не светит. Я позвоню юристу, она толковая, наверное, сумеет отмазать его от тюрьмы. — И во сколько это станет? Недешево, надо полагать? — Во сколько станет, во столько и станет. А хочешь, скажи ему, пусть сам ищет хорошего адвоката. Ты откуда дерево берешь? Берн запустил пятерню под зеленую вязаную шапчонку не первой свежести и поскреб плешивую голову. Нос у него был внушительный, крючком, как у всех Дугью. В молодые годы это не слишком бросалось в глаза, но со временем он как будто становился главной частью лиц мужчин этого семейства. — Джо, — наконец заговорил Берн, — ты почему это спрашиваешь? — Не потому, что я полицейский. Меня все эти делишки с древесиной мало волнуют. Просто бревна у тебя хорошие. — Да уж, дерево первый сорт. Красное. Не то что какая-нибудь дрянь из Маунт-Гамбьера. [6] — Почем продаешь? — По семьдесят. — Тогда ищи себе другого юриста. — Ты что? Это и так со скидкой. Больше по этой цене никто не предложит. — Ну ладно, я пошел, — бросил Кэшин. — Да подожди ты, Джо! С чего ты вдруг уперся? — Лиэнн привет. Чем она перед Богом провинилась, что Он подкинул ей тебя? Может, в другой жизни ей больше повезет. — Джо, постой, постой! Кэшин был уже у двери. — Что тебе? — Давай так: ты — мне, я — тебе. — С моей матерью, что ли, говорил? — Как же, поговоришь с ней! Ладно, по шестьдесят бери, юрист хренов. Распилим, доставим, пусть даже себе в убыток. — Четыре за две сотни, — ответил Кэшин. — Хорошая цена. — Да ты нас по миру пустишь со своей хорошей ценой! Суд будет на той неделе, в среду. — Я позвоню, скажу точное время. Берн кинул на столешницу новое бревно и нажал на педаль. Послышался оглушительный треск, щепки полетели по всему сараю. — Вот черт! — ругнулся он, вытаскивая щепку из своего замызганного армейского джемпера. — Техника безопасности на должном уровне, — бросил Кэшин. — Ну, я пошел. Он вышел наружу, на задний двор Берна, где теснились остовы машин, легковых фургонов, грузовиков и лежало всякое старье: инструмент, оконные рамы, двери, раковины, сливные бачки, тазы, низкосортная древесина, кирпич. Берн пошел проводить его до машины, припаркованной на лужайке. — Джо, послушай, что скажу, — заговорил он. — Дебби мне говорила, будто мальчишка Пиггот… забыл, как его там, их всех не упомнишь… Так вот, она говорила, что он в школе дурью торгует. Кэшин уже сел в машину и открыл окно. — С каких это пор ты стал против наркотиков, Берн? Берн выпучил глаза и поскреб грязной пятерней поверх своей вязаной шапочки: — Так это ж совсем другое дело. Детям продает, понимаешь? — А с чего это она тебе рассказала? — Ну, не мне. Матери своей. — Зачем? Берн прокашлялся и шумно сплюнул: |