Онлайн книга «Кавалькада»
|
Не знаю, какие уж отношения связывали этих женщин, но создавалось невольное впечатление, что они приторговывали продуктами на черном рынке. — Ладно, — сказал я. Спрятал пистолет в карман и кивнул в сторону гостиной. Моя спутница захлопнула дверь и заперла ее, так резко повернув ключ, что я испугался, как бы она его не сломала. На столике рядом с диваном стоял громоздкий бакелитовый телефонный аппарат. Я кивнул на него. — Позвонить можно? Сжав мрачно губы, она выставила вперед правую руку и потерла большим пальцем об указательный. Гони-де монету. Я достал бумажник и вытащил оттуда двадцать долларов. За такие деньги я мог бы запросто купить новый телефонный аппарат и, возможно, большую часть тутошней мебели в придачу, но я уже довольно долго помыкал этой женщиной. С равнодушным лицом она выхватила у меня деньги. Я позвонил в «Адлон» и спросил, не вернулась ли мисс Тернер. Портье сообщил, что она взяла ключ примерно час назад и поднялась к себе в номер. Затем он осведомился, не желаю ли я с ней поговорить, и я сказал, что был бы очень рад. — Алло! — Мисс Тернер? — сказал я. — Господин Бомон. Вы в гостинице? — Нет, я с Пуци. Я просто хотел проверить, вернулись ли вы. Вы, кажется, запыхались — с вами все в порядке? — Я была в другом конце комнаты. У меня все хорошо. — Вы разговаривали с этой… Нордструм? — Да. Она назвала имя. Тот мужчина уехал в Мюнхен. Но стоит ли обсуждать все это по телефону? — Нет. Вы идете с Динезеном ужинать? — Жду его звонка. Вы нашли мисс Грин? — Да. Расскажу позже. Мы с Пуци сейчас направляемся на встречу с генералом фон Зеектом. И у меня есть еще одно дело. Скорее всего, я буду в гостинице не раньше восьми. — К тому времени меня уже может не быть. Но я вернусь не поздно. Около десяти, идет? — Договорились. Тогда и увидимся. Буду ждать вас в баре. Только берегите себя. — Непременно. — И возьмите с собой «кольт». — Обязательно, — сказала она. Я повесил трубку. Достал из кармана часы. Половина шестого. Я не хотел заставлять генерала ждать. Мы с моей провожатой вышли из квартиры. И всю дорогу, пока шли назад в бар, она не проронила ни слова и даже ни разу на меня не взглянула. Она тупо смотрела вниз, засунув руки глубоко в карманы штанов. Когда мы подошли к бару, то увидели, как Пуци нервно расхаживает взад-вперед по тротуару. Моя спутница, даже не обернувшись, направилась к лестнице, но я окликнул ее: — Погодите! Она остановилась и злобно посмотрела на меня. — Пуци, — попросил я, — передайте ей, что мне начихать на то, что они держат в той комнате. — Что держат? — поинтересовался он. — Неважно. Просто переведите. Скажите, это не мое дело. Он заговорил с ней. Она что-то рявкнула в ответ, ее маленькие глазки превратились в щелки, затем она круто повернулась и двинулась вниз по лестнице. — Что было в той комнате? — спросил Пуци. — Продукты. А что она сказала? — Что вы совершенно правы. Я улыбнулся. — Она так и сказала — «совершенно»? — Нет. Простите. Она сказала… — Ладно, проехали. Главное — смысл я понял. — А как насчет мисс Тернер? — С ней все в порядке. Она уже в гостинице. Едем к генералу. * * * Гостиница «Адлон» Берлин Среда, вечер 16 мая Дорогая Евангелина! В утреннем письме я упомянула о своей наивности в таком тоне, который предполагал, что после открытий предыдущего вечера я каким-то образом излечилась от нее примерно так же, как излечиваются от кори. Однако мое предположение оказалось ошибочным. После сегодняшних откровений я начала думать, что моя наивность не столько болезнь или напасть (вроде кори или девственности), сколько самая суть моего существования. Сегодня, помотавшись по Берлину с господином Бомоном — из гостиницы «Адлон» на Александерплац, а оттуда в Шарлоттенбург, — мне наконец удалось провести какое-то время в Институте сексологии в Тиргартене. Я намеревалась встретиться с его директором, психоаналитиком по имени Магнус Гиршфельд, человеком, который мог знать, где найти женщину, которую мы собирались опросить, проститутку по имени Грета Нордструм. В приемной мне объяснили, что доктор Гиршфельд находится в музее, поэтому я поднялась по лестнице, чтобы разыскать его. Помещение — вернее, целая анфилада комнат, куда я попала, — произвело на меня жуткое впечатление. Большую часть проведенного там времени я наверняка занималась бы тем, что краснела, если бы не старалась сосредоточить все силы на том, чтобы не дать отвалиться нижней челюсти. Среди экспонатов преобладали фотографии пар, мужских, женских и смешанных, которые совершали половые акты в до того изощренной форме, что у меня аж дух захватило. Я потеряла дар речи, Ева. И не столько от шока, сколько от отвращения. Мне показалось (и до сих пор кажется) очень несправедливым, что в мире есть люди, которые достигли столь невероятной акробатической ловкости и сексуальной напористости, тогда как некоторые другие (не будем показывать пальцем) так и не продвинулись дальше маленькой уловки, которой обучали друг дружку узницы пансионата мисс Эпплуайт уйму времени тому назад. В конечном итоге я нашла достопочтенного доктора — он приводил в порядок витрину, где были выставлены цепи и плетки, подобно чистоплотной Hausfrau, [31] расставляющей по порядку свои кастрюли и сковородки. От него я узнала, что фрейлейн Нордструм, которая теперь, выдает себя за фрейлейн Мангейм, может быть сейчас в баре «Топфкеллер» на Шверинштрассе. Так уж вышло, что среди бела дня я оказалась среди шумных завсегдатаев пивной в западной части Берлина, притом почти все они были женщины. В баре было светло и весело, там царила атмосфера непринужденной женской дружбы, во всяком случае, мне так показалось, и виновата в том, вероятно, опять же моя наивность. Были там и мужеподобные дамы в сапогах и грубых штанах, похожие на каменщиков, но все остальные, Ева, были одеты прекрасно. Казалось, все они собрались здесь, чтобы дружно отправиться на какой-то замечательный праздник где-нибудь поблизости, скажем, на карнавал. Некоторые из них носили длинные кожаные пальто с поясом до сапог из яркой кожи — красной, зеленой и желтой. Другие были наряжены под парижских уличных мальчишек — в темные короткие штаны и яркие полосатые свитера. На третьих были красивые короткие французские шелковые, тюлевые и шифоновые платья. Две или три на редкость привлекательные женщины носили строгие смокинги и брюки, причем эти костюмы больше напоминали мужские, а не женские, и дамы смотрелись в них хоть и несколько вычурно, зато стильно. |