Онлайн книга «Сестра милосердия»
|
— Наташа! — показал рядом. Медсёстры прошли в салон и сели среди рюкзаков. Набитый под завязку летающий тихоход завертел лопастями, закачался и, словно черпнув земли, полез в небо. Воронеж прилип лбом к стеклу и наблюдал за мохнатыми склонами, возраставшими вдали до снежных вершин. «Абхазия по размерам вроде всего ничего. От Псоу до Гудауты можно доехать за час, — оглядывал горы. — Но всё это хотят захватить грузины. Да это не по зубам и гитлеровским дивизиям, не то что этим гнидам!» Вертолёт стрекотал в необъятном пространстве, мошкой улетая в ущелье. Группами перевезли батальон в район Двуречья, откуда абхазы двинулись пешком. Шли и днём и ночью. Тропиночка: шаг вправо — пропасть, влево — можно нарваться на мину. Шли через пять метров друг от друга: если кто подорвётся, чтобы следующий не погиб. Плечи оттягивали огромные рюкзаки. У Наташи в ботинках повылезли гвозди. Она выкинула обувь, пошла в тапочках на толстой подошве, которые к концу пути стёрлись. Впереди шёл Воронеж, бубня какую-то воровскую песню и называя себя и всех идущих: «Мы как смертники!» Но никто в обсуждение не вступал. Замыкали колонну старики на лошадях, которые нужны, чтобы вывозить раненых. Появились хутора по два, по три дома, иногда — по четыре. Вокруг домов тянулись пасеки. Вперёд выходила разведка, проверяла, есть ли кто, и батальон двигался дальше. Как назло, полил дождь, и пришлось накрываться чем попало, но это мало помогало. Шли и не знали, дойдут или нет. Первую ночь, мокрые от дождя, спали на пасеке в омшанике. Проснулись голодные, холодные и — вперёд. Вторую ночь — на скотном дворе. Вонь! Уставшие, спрятались под крышу и растянулись на земле. Под утро встали и спустились в село Гум. — Уже больше домов, — заметил Воронеж. В селе оказались грузины. Их пришлось выбивать. Гум — село как на горках. Спускаешься с одной, а поднимаешься на другую — опять Гум. Грузины сидели на высоте и обстреливали. Батальон растянулся и пошёл вперёд через чайные плантации. Час-другой — и Гум взяли, но потери с обеих сторон оказались немалые. Наташа бегала от раненого к раненому. Старалась ни в чём не уступать ей и Инга. Тут же грузили раненых на лошадей и отправляли в тыл. В Гуме уже спали как на перинах. Может, это были и матрацы, но Наташе запомнилось ощущение: как на перине. Видимо, из-за походной жизни она совсем забыла, что такое отдых в нормальной кровати. — Да, здесь не развлекаловка, — сказал о своём первом бое Воронеж. — Того и гляди пулю влепят… — А куда пулю? — спросила Инга. — Как — куда? Да хоть куда! — Э, не-е… Знаешь, абхазская женщина спрашивает: «Куда у моего сына ранение?» И если ей отвечают: «В спину», — она отказывается его принимать. — Дурь какая-то! — И ничего не дурь! С трусом как? Это же на весь род позор! Слышал, что вертолёт сбили в Лате? — Это в Кодорском ущелье, что ль? — Да… Так после этого некоторые парни струсили и побежали с передовой домой. А их матери на порог не пустили. Прогнали. Понимаешь, что такое абхазская женщина? Что такое абхаз? Это воин! — Слушай! Давай не гни тут… Мы, русские, тоже не лыком шиты. До Воронежа дошло, что в стране, в которую он попал, люди поступают подчас как герои древних мифов. И к этому располагает величественный горный ландшафт. 3 Дальше двинулись на Ахалшени. Проходили маленькие сёла в пять-десять дворов. На одном хуторе между Гумом и Ахалшени жили армяне и греки. Одна гречанка пожаловалась, что её несколько раз водили на расстрел. Считали, что она разведчица, чуть ли не снайпер, что помогает абхазам. Но уцелела: как спасители, пришли абхазы. Она посоветовала взять в грузчики армянина: — Пусть тащит ваши рюкзаки! Воронеж сообразил: — А ну, ара, идь сюды! Армянин покочевряжился, но взвалил на спину Наташин и Ингин рюкзаки. Воронеж недосмотрел: армянин через километр куда-то исчез. С рюкзаками пропали и припасённые медикаменты. — Вот ара-бара! — бесился Воронеж. — Сам ты баран! — отвечали ему. Повезло, что самое необходимое осталось в медицинских сумках, с которыми медсёстры не расставались. После Гума показалась впадина, а за ней — подъём: дорога вела в Ахалшени. Это небольшое, компактное село из одноэтажных и двухэтажных домов, в котором жили русские, армяне, греки, грузины, мегрелы. Абхазов в нём почти не было. Брали его тяжело. Наткнулись на пулемёт. Воронеж сунулся вперёд, но его прижало к земле огнём. Он видел, как высокий парень, блондин, бросился вперёд и подорвал место, откуда обстреливали, а когда выбирался назад, его достали. Он уже рядом был, когда ему раскурочило ногу. — Наташа! — не закричал, а зарычал Воронеж. Наташа сунула волосы в берет, подскочила к блондину через полянку: — Ложись! Оторвала от штакетника забора доску, наложила шину на ногу. — Раненый! — Раненый! Теперь кричали с разных сторон. Наташу с Ингой носило из края в край села. После относительного затишья на Гумисте им приходилось оказывать помощь не покладая рук. В Ахалшени попали под ливень. Промокли. — Только подсохли в Гуме, как приходится сушиться опять, — ругались на непогоду. Взяли пленных. Одного — толстого-претолстого, безобразно толстого. Звали его Нико. С виду Нико — лет сорок. Наташа — Нико: — Вы же еле ходите… У него сердце выскакивало. Воронеж: — Куда тебя принесло? Весь трясётся: — Я не знал… Я мастер производственного обучения. В Тбилиси. Вызвали в военкомат. Я пришёл. Нас оцепили и в самолёт — и сюда. Выдали форму — и в горы… Грузины его бросили. А сам он не смог уйти. Наташа: — Расскажите, как всё было. Напишите на бумаге. Он рассказал, что у него две дочери, написал про стариков отца и мать, которые жили в Кутаиси. «Видно, не такой уж плохой человек», — подумала Наташа. Видела, с каким сожалением говорил он о том, что случилось. Воронеж — Наташе: — Чего он всё лежит у тебя и лежит? Давай его возьмём, за водой пусть ходит. — Ты же видишь, человек больной! Наташа делала ему сердечные уколы. Но как-то Наташи не было. Приходит: Нико нет. Воронеж: — Мы пошли за водой, ему стало плохо, а там трудно идти, и то ли упал… — Столкнули! — ахнула Наташа. Воронеж не ответил. — Знаешь, что у тебя девочка? — посмотрела, как на допросе. — Ну и что? |