Онлайн книга «Корсар. Наваждение»
|
– Права, пожалуй. Жизнь – покажет. Если – продлится. – Что-то ты опять в меланхолию впадаешь… – Да. Невесело как-то… Словно… что-то я сделал не так. Или упустил… Словно… Жизнь еще и не начиналась вовсе… Или – уже кончилась. – Да. Ну погрусти, раз невесело. А я пойду – припудрю носик… Корсар кивнул, Ольга удалилась из-за стола, а он вдруг почувствовал озноб, словно стылым мороз ным мороком прошлись по спине… Все потемнело вдруг разом, и он видел лицо старца и слышал слова… «С тех незапамятных времен, когда великие переселения народов смешали языки и судьбы в странной круговерти бытия и обрекли иные племена вечной бродяжьей судьбе, они понесли с собою Тайну, словно осколок зеркала, словно предупреждение грядущему, словно обломок неведомой культуры… Какая канувшая цивилизация оставила нам это древнее тайное знание, разгадку которого постигли лишь посвященные?.. А мы можем лишь убого плестись вослед вялой колеснице бытия, подчиненные року, и лишь иногда нечто приоткрывает людям завесу, следуя чьей-то прихоти и произволу… Возможно, кто-то из смертных уже готов постичь эту тайну, возможно, ее не постигнет никто и никогда…» Корсар не до конца понимал смысл слов, да и не стремился особенно понимать – все происходило будто помимо него, без участия сознания и воли… А потом – все его существо снова будто опалило ледяное прикосновение стужи, и запахло терпким красным вином на ломте хлеба, и душа затрепетала пойманной птахой – близким прикосновением к чему-то тайному, неназываемому… Трое суток дожди размывали пространства мечты И сутулыми струями вязли в углах площадей, Ах, когда и зачем мы ушли от нещадной беды — Чтобы скудно пропасть среди тонной трясины дождей? А потом будет снег. И мороз. И шутейный огонь, И потеха под новый, катящийся к западу год, И в стоялую воду будет скучно таращиться конь, И текучею лавою двинется бывший народ — На исход. На восток. На восход и сияние дня. Наобум, наперед не гадая, не зная навряд, Как там встретят. И все ли на башнях горят Смотровые огни, что тоской и покоем манят. Всё пройдем: и кручину, и омут, и грусть, И хрустящую оледь, и злую русалочью страсть, Через пропасти вин, средь которых так сладко пропасть, — Повернем на полет, под соколию легкую власть, И – вернемся домой, в место тайное, тихое – Русь. [22] Корсар встряхнул головой, словно стряхивая с себя тяжкую волну хмеля… Но – ничего не происходило. Вокруг, казалось, у самых ног – были темень и снег. Острые стрелы поземки неслись по ночным, отполированным слюдяной коркой льда улицам, а на самой площади – вихрились смерчами у ног каменного истукана на высоком гранитном постаменте. Словно статуя Командора, он застыл перед темным зданием, безлично взирающим на подвластный город и неподвластный снег пустыми провалами черных окон. Глава 14
Корсар сидел за стойкой бара, прихлебывая горячий грог из грубой глиняной кружки и пытаясь согреть о нее иззябшие руки. Пальцы, казалось, крючила судорога промозглого холода, и он не знал, сколько это длится: пять минут, десять, шестьдесят… Плечи потряхивало, как у больного малярией в суровом влажном климате Экваториальной Гвинеи… Впереди, прямо перед ним, смерчевыми водоворотами плясали ноябрьские вихри поздней осени… А потом – ритм музыки сменился и стал удаленно-грустным; с воем закружили осенние листья, а налетевший ветер бросал их охапками, засыпая… Что? Или – кого? На паперти щербленной церкви, Прожилкой черной по граниту В багрянце листьев блики меркли — Лежал чернец – чужой и битый. Он был как будто не отсюда, Он был как будто нелюдимый. Пришел под вечер, веря в чудо, В покой, здесь будто достижимый — Лишь только стоит помолиться И попросить усердно Бога… Молитва длится, длится, длится, А нищих много, много, много… Зачем пришел? Здесь места нету! Земля кругла – скользи, и – ходу! Зима – семь месяцев до лета, И ночь – семь сроков до исхода… И вечность – не дает отсрочек — Метель плетет свой первый росчерк… [23] …И ветер вихрился у его ног ледяными лиственными водоворотами, и сиренево-фиолетовые блики, путающиеся в высоких перистых облаках, напоминали о скорой зиме и о том, что так уже было когда-то… А потом – стало темно. По брусчатке площади, словно по вдруг опустевшим подмосткам, в затухающем фиолетовом свете носились клочья газет, колючий мусор поземки… Забытая кукла Петрушка застывше улыбалась раскрашенным лицом; синий колпачок с бубенчиками делал его похожим скорее на королевского шута или карточного джокера, чем на русскую игрушку; красная рубашка и синие атласные штанишки превратились в комок тряпья, и оттого улыбка Петрушки казалась бессмысленной и жутковатой в этом гаснущем мире… А потом не осталось ничего, кроме шума дождя… А Корсар кусал губы, допил из кружки и все никак не мог согреться… Он промокнул чем-то влажное от слез лицо, поднял глаза… Бармен, похожий на румяный манекен из хорошего бутика, равномерно и равнодушно смотрел в ведомую ему даль, ритмично двигал челюстями, перемалывая «двойную свежесть», и с чувственным удовольствием протирал «скрипучий» фужер… – «…а было это летом, в восемнадцатый год, убили Мишку в Питере с нагана…» – негромко неслось из динамиков, и Корсар вдруг, разом все вспомнил. Ну да. Восемнадцатый год. И он – уже минул или еще – нет? …К ним тогда ворвались эти, искрошили приклады, но так и не смогли взломать сработанную из мореного дуба двустворчатую дверь, а потом – взорвали гранатой, предварительно сняв с нее металлическую осколочную рубашку… Уж кем они себя мнили – ангелами мести или демонами тьмы? Кислый запах непрогоревшего пороха, терпкий от пережитого страха и затаенного полового желания запах пота, мятущиеся в кожаных тужурках и длиннополых шинелях фигурки… И навстречу – огонь: яростный, кинжальный, несмолкаемый огонь, что переламывал их надвое, бросал на пол, дробил кости черепов, колен, бедер… Потом пистолетный грохот смолкал на мгновение, на пол с характерным стуком падали пустые обоймы, с щелчком – входили в пазы новые, и – грохот продолжался, пока не осталось ничего, кроме груды мертвых тел в неверном мерцающем свете так и стоявшей чуть в стороне свечи… В свете, вязнущем пороховым дымом. – Пора, – скомандовал Корсар, опустив дымящиеся стволы пистолетов, сбежал по парадной лестнице, намеренно грохоча сапогами, вышел из подъезда, двумя выстрелами, слившимися в один, сшиб водителя с подручным. |