Онлайн книга «Корсар. Наваждение»
|
– Слушай, дед, сказать, почему ты с такой негой то времечко поминаешь? Аж глазки закатываешь! Да ешаку понятно: молодой был, ну, то, сё, попить-погулять, да и хрен стоял как морковка, так? А вот где ты работу тогда находил – при нашей специфической профессии? Сначала раздалось приглушенное бульканье, перешедшее в сдерживаемый смех: – Вот скоко дивлюсь на молодых, столько и потешаюсь. Хрен у меня и теперь, если надо, морковкой станет… – Так это благодаря нашим особым «вершкам и корешкам» в виде таблеток, а? Да и то, признайся, старче, сейчас станет, но – при соответствующих условиях, а тогда был – всегда готовый! – Всегда готовый был только хвост котовый! Да еще пионер, но тока по клятвам бумажным, а по жизни хлопцы росли разные… – Ага, разные… Одни – лихие, другие – заразные… – Молодой, ты дашь дело досказать, раз уж времечко есть покуда? – Да говори, кто тебя держит. – Так и говорю: реально всегда готовый – и был, и есть – только покойник, и то – к погребению, и то – потому, что прежде кто-то над ним поработал: то ли хирург, «руки чересполосицу», то ли – наш брат ликвидатор. – Да ты веселый, Старый, оказывается… – А ты пойми, Молодой! Если в Союзе и окрест тишь да гладь стояла повсеместная, это потому, что такие, как я, – хорошо работали… – Токарями? Слесарями? Фрезеровщиками? – Ты, я вижу, тоже веселый. Все шуткуешь… – Тогда – ассенизаторами. В хорошем смысле этого слова. – А какой у ассенизатора хороший смысл? – «Моем-моем трубочиста….» Тогда – киллерами. Вот только это – на кого же охота тогда была? Сам сказал, в стране – тишь да гладь была. – Киллеры – в дурных американских фильмах. А мы с преступным и империалистическим элементом боролись. – Так-таки и боролись? – Ты прав, какая уж тут борьба. Отстреливали мы их помалёху. И всех делов. – Кого? – Кого надо. В смысле – кого велят. – Ну, значит, как сейчас. И нечего выпендриваться. В России? – Везде. Шарик-то круглый. – И тебя чё, везде тогда пускали? – А мы чё, кого-то спрашивались? Приказ, и – по коням. – А приказ – от кого? От начальства? – Это сейчас «от начальства». Тогда – «от власти». Разницу чуешь? – Да не особенно. – Ну и… не объяснить. Власть, братец, – это когда все законно и надежно. – Даже убийство? – А то… Конечно. – Тогда понятно. – От власти, – смакуя произнес Старый. – Указ издавали? – Вот еще – будут мараться. А приказ был. Устный. От генерала. Фамилию назвать? Так не знаю я фамилии. И тогда – не знал. Генерал Иванов, я так думаю. – И ты был? Петров? – Я был прапорщик Иванов, вэ-чэ номер такой-то бис. Пишите письма. – И что, за зарплату пахал? – Не пахал, а выполнял воинский и интернациональный долг – где прикажут. И – да, за зарплату, но – чеками. И отоваривались мы по прибытии в Союз в «Березках», и всё – в ажуре… – А с девками отрывались где? В «Малинниках»? – Молодой. Про «Березки» не слыхал. И что тебе объяснишь? Тогда с самого начала надо… – И где начало у этой страны? – Так же, как и у той, – неведомо. А страна все же была… другая. Понимаешь? Жить в ней было безопасно… для людей. – Так ботве – и сейчас ничего. А для таких, как мы… – А мы разве – люди? – Старый, поджарый и сухощавый, оскалился безукоризненно белыми искусственными клыками. – Болеть – не болеем, любить – не любим… Родных и близких – нету. – Заведем… – Как ты заведешь, Молодой, когда все равно тебе всё… Или любимая твоя – царевной-лебедью рядом плыть станет, или – в омут бездонный ухнет, в полынью студеную. У тебя ведь ни в сердце ничего не колыхнется тогда, ни в голове не заполошится… – У тебя, Старик, – тоже. – У меня – тоже. То-то и оно. А на что соблазнились? На жизнь дармовую соблазнились… Вот и «типа» живем… – Ладно, Старый, ты минора не нагоняй! Как бугры наши бают: это первые сто лет муторно, потом привыкаешь. Тебе-то сейчас сколько будет, если по годам человечьим считать? – Девяносто три. – Во как! А я не знал! Так ты и на этой, на Отечественной войне, поди, воевал? Которая Великая? – И в финскую воевал, и в немецкую, и в японскую… – А выглядишь, будто лет полста с небольшим назад на свет народился. Да еще и гундишь! Ведь тебе бы сейчас самое время – мемуары писать, гукать в тряпочку да медалями звенеть неподъемными на День Победы… Много медалей-то? – Хватало. – И после войны – не угомонился? – Дурак ты, Малой. Хоть и не такой уже и малой, а – дурак. Пока наши бойцы разбросаны были по базам – в Африке, в Камрани, это что во Вьетнаме, в Анголе да Мозамбике – да бог еще знает где, в Союзе – тишь да гладь была. Разумеешь? Американцы, те поумнее: они куда пришли, уже не ушли. В Германию пришли после Второй мировой, в Японию – так до сих пор их войска там. В Афганистан завернули типа «талибов укоротить» – и уже второй десяток лет не выходят. В Киргизию нам базу воткнули – «на полгодика, мы тут бочком гуманитарным притремся» – и что? Ни сапогом оттуда их не вышибешь, ни валенком. – Слухай, Старый, чего ты мне политинформацию читаешь? Лежит тут – типа профессор, типа Ной праведный, поучает… А сам сколько душ погубил? Считал? Нет? – Да разве всех сочтешь… – оскалился дедок резцами да клыками. – Вот. А прыгаешь, как горный козлик. Зубастый, мля, обе челюсти вживленные – три десятка «зеленых денег» стоят, так? В засаде-секрете с типа внучком на равных сидишь, и нигде тебя не сифонит, и кости не ломит. И зрение – единица, так? – Вроде того. Не промахнусь, ежели что. – Тогда кончаем выть и кемарим. До получения приказа, как с этими волшебниками и чародеями быть: списывать по полной или – по одному спытать, у каждого в отдельности, как в телепередаче: «Что? Где? Когда?» Понял? Вопросы, пожелания? – Нету, «внучок»… А только – муторно мне на душе… Ой как муторно – и не пересказать… Болит душа, и все тут. – Ну и молчи. В тряпочку. Душа у него болит. А где твоя душа была, когда мы с тобой на пару семью на Рублевке кончали? В ножи кончали, всех – включая малолетних сопляков и домашних животных, а? Молчишь? Вот и хорошо. А то… Говорливых сейчас много. Молчунов – тех нету. Промолчишь – не заметят, не заметят – не продвинут, не продвинут – не наградят. Такое теперь время. Пиар. |