Книга Ночь Томаса, страница 70 – Дин Кунц

— Здесь, этой ночью? — спросила Блоссом.

— Всё в свое время.

Аннамария одарила Блоссом одной из тех мягких улыбок, от которых невозможно оторвать глаз, но на меня посмотрела более строго.

— Как ваши успехи, молодой человек?

— Я больше не чувствую себя молодым.

— Сказывается плохая погода.

— Скорее, очень плохая ночь.

— Ты хочешь уехать из города один?

— Нет, мы уедем вместе.

Свет свечей вроде бы прибавил яркости.

— Решение всегда твое, — напомнила она.

— Со мной ты в большей безопасности. И нам пора.

— Я забыла! — воскликнула Блоссом. — Я же собрала вам корзинку с едой. — И она поспешила в дальний конец кухни.

— Через несколько часов взойдет солнце, — предрекла Аннамария.

— Где-нибудь, — согласился я.

Она поднялась из-за стола.

— Я помогу Блоссом.

Подошел мистер Синатра, и я поднялся, чтобы сказать: «Спасибо вам, сэр. Извините, что мне пришлось вас так разозлить».

Он дал понять, что все забыто. Один кулак подставил мне под подбородок, игриво ткнул вторым.

— Я думал, вы уже отбыли. Не стоило меня ждать. Это очень важно — перейти в другой мир.

Он вытянул перед собой руки ладонями вверх, как фокусник, собравшийся начать представление.

Одетый, как и в тот день, когда он присоединился ко мне на пустынной дороге (шляпа, чуть сдвинутая набекрень, пиджак, переброшенный через плечо), мистер Синатра пересек кухню, поднялся по увешанной полками стене и исчез через потолок. Он остался артистом и после смерти.

— Как сюда добрался золотистый ретривер? — спросил я.

— Просто появился у двери, — ответила Блоссом, — и очень вежливо гавкнул. Он такой милый. И прежние хозяева не уделяли ему должного внимания. Могли бы лучше кормить и расчесывать.

Еще входя на кухню, я заметил, что Рафаэль знает о существовании Бу. И не сомневался, что к дому Блоссом его привел пес-призрак.

— Мы должны взять его с собой, — заметила Аннамария.

— Принято единогласно.

— В тяжелые времена собака — всегда друг.

— Похоже, ты напрашиваешься на неприятности, — предупредил я Рафаэля.

Тот широко улыбнулся, будто только и мечтал о неприятностях, да еще в большом количестве.

— В этом городе нам теперь места нет, — я посмотрел на Аннамарию. — Нужно уходить.

Еды в корзине, собранной Блоссом, хватило бы на целый взвод. Положила она в нее и говядину, и курятину для нашего четвероногого спутника.

Проводила нас до автомобиля. Я поставил корзину в багажник, обнял Блоссом.

— Берегите себя, Блоссом Роуздейл. Я хочу дождаться того дня, когда обыграю вас в карты.

— И не мечтай. После того как присоединюсь к вам, я опять обдеру тебя как липку.

Я оторвался от нее, прочитал на ее лице радость, ту самую, которую увидел, когда она открывала входную дверь, и более глубинную, ранее мною не замеченную.

— Через несколько недель я закончу здесь все дела, а потом выиграю у тебя этот «Мерседес».

— Этот я одолжил.

— Тогда тебе придется купить мне еще один.

Я поцеловал ее в лоб, в щеку. Указал на уютный коттедж, из восьмигранных окон которого струился теплый свет:

— Вы действительно хотите все это оставить?

— Это всего лишь дом. И иногда здесь очень одиноко.

Аннамария присоединилась к нам. Одной рукой обняла за плечи Блоссом, другой — меня.

— А что мы делаем? — спросил я Блоссом. — Вы знаете?

Она покачала головой:

— Понятия не имею. Но мне больше всего на свете хочется уйти с вами.

Как всегда, в глазах Аннамарии мне ничего прочитать не удалось.

— Куда мы едем? — спросил я ее. — Где она нас найдет?

— Мы будем держать связь по телефону, — ответила Аннамария. — А насчет куда мы едем… ты всегда говорил, что узнаешь об этом в дороге.

Мы оставили Блоссом одну, но не навсегда, и, с собаками на заднем сиденье, проехали мимо выстроившихся вдоль дороги гималайских кедров, которые напоминали великанов, укутанных в белые плащи.

Я опасался, что ФБР, или Министерство внутренней безопасности, или какое-нибудь другое ведомство перекроет блокпостами дороги, ведущие из Магик-Бич, но никто нас не остановил. Полагаю, им не хотелось привлекать внимание прессы.

Тем не менее, хотя мы миновали административную границу города и проехали уже несколько миль на юг, я продолжал поглядывать в зеркало заднего обзора, опасаясь преследования.

А потом внезапно понял, что не могу вести автомобиль, и мне пришлось съехать на обочину. Более всего меня удивляло, что мир до сих пор не ушел у меня из-под ног и я не падаю в пропасть, дно которой не могу разглядеть.

Аннамарию такая моя реакция совершенно не удивила.

— Я сяду за руль, — и она помогла мне обойти автомобиль и плюхнуться на пассажирское сиденье.

Мне очень хотелось стать маленьким, наклониться вперед, согнуться, закрыть лицо руками, чтобы меня никто не видел, никто не замечал.

В последние часы я слишком многого навидался, и теперь все это выходило обратно.

Время от времени она отрывала от руля руку, чтобы положить ее мне на плечо, иногда говорила со мной. Чтобы успокоить.

— У тебя светится сердце, странный ты мой.

— Нет. Ты не знаешь, что в нем.

— Ты спас мегаполисы.

— Убийство. Ее глаза. Я их видел.

— Ты спас мегаполисы.

Она не могла успокоить меня, и я слышал свой голос, доносящийся издалека:

— Смерть, смерть, только смерть.

Молчание било по ушам сильнее раскатов грома. Туман остался позади. На востоке на фоне неба чернели силуэты холмов. На западе луна скатывалась в темное море.

— Жизнь трудна, — сказала Аннамария, и фраза эта не требовала пояснений. А после того, как мы проехали еще несколько миль, за этими двумя словами последовали пять новых, которые я не ожидал услышать:

— Но так было не всегда.

Задолго до зари она съехала на пустую автостоянку около общественного пляжа. Обошла автомобиль, открыла мою дверцу.

— Звезды, странный ты мой. Они прекрасны. Покажешь мне созвездие Кассиопеи?

Она не могла знать. И, однако, знала. Я не спросил откуда. Хватало и того, что она знала.

Мы стояли на потрескавшемся асфальте, а я разглядывал небеса.