Онлайн книга «Настанет день»
|
Он слегка поклонился: — Буду очень рад, мисс О’Ши. Она жила все-таки не на самой худшей улице в городе, в меблирашках на Грин-стрит, в Вест-Энде, возле площади Сколли-сквер, в квартале, где комнаты частенько сдают морякам на полчаса. Когда они пришли, она сказала: — Обойди вокруг. Там будет зеленая дверка. Я тебя буду ждать. Было еще только четыре часа дня, но улица уже вовсю гуляла: разбилась бутылка, потом внезапный взрыв хохота и следом кто-то забренчал на расстроенном пианино. Когда Лютер добрался до зеленой двери, Нора его уже поджидала. Он быстро вошел и двинулся за ней по коридору в ее комнату. Видно, раньше это был стенной шкаф. В самом что ни на есть буквальном смысле. Сюда влезала только детских размеров кроватка да столик, на котором мог поместиться разве что цветок в горшке. Вместо цветка она держала на нем старую керосиновую лампу, которую и зажгла, прежде чем закрыть дверь. Она села в головах кровати, а Лютер — в ногах. На полу была сложена ее одежда, и ему приходилось быть внимательным, чтобы на нее не наступить. — Ну вот, Лютер, — она торжественно простерла руки, словно они находились в каком-то дворце, — мы просто в обители роскоши, иначе не скажешь. Лютер попытался выдавить из себя улыбку, но у него не вышло. Он вырос в бедности, чего уж там, но это… Это ж просто дыра. — Я слыхал, на фабриках женщинам платят не так, чтоб хватало на прожитье… — Да, — отозвалась она. — И еще, говорят, нам урежут часы. — Когда? — Скоро. — Она пожала плечами. — И куда ты подашься? Она погрызла ноготь и снова пожала плечами; глаза у нее были странно веселые. — Не знаю. Лютер огляделся в поисках плитки: — А готовишь где? — Мы каждый вечер едим за общим столом у нашей хозяйки. Ровно в пять. Обычно дают свеклу. Иногда картошку. В прошлый вторник у нас даже было мясо. Уж не знаю, какое именно, но самое настоящее мясо, клянусь тебе. На улице кто-то взвизгнул — не поймешь, от боли или от радости. — Не потерплю я такого, вот чего, — произнес Лютер. — Что? Он повторил: — Я такого не потерплю. Ты да Клейтон — единственные друзья, какими я обзавелся в этом самом городе. Не примирюсь я с такими делами. — Он помотал головой. — Лютер, ты же не можешь… — Знаешь, что я человека убил? Она вытаращила глазищи. — Вот я почему сюда притопал, мисси. Пальнул мужику прямо в черепушку. Пришлось мне там бросить жену, а она беременная, у нее от меня будет ребенок. Так что мне пришлось кой-чего пережить. И черт меня подери, если кто-то станет меня учить, чего я могу, а чего не могу, даже и ты. Жратвы я тебе добыть могу. Чтоб ты опять мясо нарастила. Это я могу. Она глядела на него. Снаружи доносились свистки, автомобильные гудки. Он сказал: — Эй, мисси? — И она засмеялась и заплакала одновременно, и он ее обнял, первый раз в жизни обнял белую женщину. Она и пахнет по-белому, подумал он: крахмалом. Он чувствовал ее косточки, когда она плакала ему в рубашку, и он ненавидел Коглинов. Их всех, с головы до пят. Всех до единого. Однажды, уже ранней весной, Дэнни пошел за Норой, возвращавшейся с работы. Он всю дорогу держался за ней на расстоянии квартала, и она ни разу не обернулась. Он смотрел, как она входит в меблированные комнаты возле Сколли-сквер: возможно, худшее место в городе, где только может жить женщина. Он двинулся пешком в сторону Норт-Энда. Его вины тут нет. Ведь она просто не должна была лгать, верно? В марте Лютер получил еще одно письмо от Лайлы. Оно пришло в конверте восемь на одиннадцать дюймов, а внутри лежал конверт поменьше, белый, совсем небольшой, уже открытый, и вырезка из газеты. Письмо было такое: Дорогой Лютер! Тетя Марта говорит что ребенок в животе переворачивает голову женщины вверхтормашками вот женщина и видит и чувствует всякие вещи в которых нету никакого смысла. Но всетаки я правда видала одного мужчину уже много много раз не сосчитать. У него улыбка Сатаны и он ездит на черном окленде восьмерке. Два раза я его видала возле нашего дома потом еще раз в городе и два раза у почты. Вот почему я тебе сколькото времени не буду писать потому что в тот последний раз заметила как он пытается рассмотреть письма которые у меня в руке. Он мне никогда ни слова не сказал кроме здрасте и доброе утро но мне кажется Лютер мы с тобой знаем кто это. Я думаю это он оставил эту статью из газеты в конверте возле нашей двери. Другую статью я сама вырезала. Сам поймешь почему. Если тебе со мной надо будет связаться пожалуйста пиши на адрес тетимартиного дома. Живот у меня стал совсем громадный и ступни все время ноют и по лестнице забираться такой труд но я счастлива. Пожалуйста будь осторожен и пусть у тебя все будет спокойно. Люблю. Лайла Хотя письмо нагнало на него ужас, и он уже заранее боялся этих газетных вырезок, Лютер уткнулся глазами в одно слово, самое главное: «люблю». Он закрыл глаза. Спасибо тебе, Лайла. Спасибо Тебе, Господи. Развернул первую вырезку. Небольшая заметка из газеты «Талса стар»: ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР СНИМАЕТ ОБВИНЕНИЕ С НЕГРА Ричард Поулсон, чернокожий бармен клуба «Владыка» в Гринвуде, отпущен из тюрьмы предварительного заключения после того, как окружной прокурор Хонус Штродт отказался поддержать обвинение против негра Поулсона в незаконном применении огнестрельного оружия. Негр Поулсон — единственный уцелевший после кровавой перестрелки, устроенной Кларенсом Болтуном в клубе «Владыка» в ночь с 17 на 18 ноября прошлого года. В этой перестрелке погибли Джексон Бросциус и Монро Дендифорд, оба — гринвудские негры, по слухам промышлявшие наркоторговлей и сутенерством. Кларенс Болтун, также негр, был убит негром Поулсоном, после того как Поулсон, в свою очередь, был ранен выстрелившим в него Болтуном. Прокурор Штродт заявил: «Вполне очевидно, что негр Поулсон стрелял в порядке самообороны, опасаясь за собственную жизнь, и ранения, нанесенные ему негром Болтуном, едва не окончились для Поулсона летальным исходом. Народ удовлетворен». Негр Поулсон приговорен к трем годам условного заключения за незаконное хранение оружия. Стало быть, Дымарь на свободе. Притом не слишком искалечен. Лютер в который раз прокрутил все у себя в голове: Дымарь валяется на полу, и под ним лужа крови. Даже теперь, уже зная, чем это обернулось, он все равно сомневался, что нажал бы тогда на спуск. Декан Бросциус — дело другое. Но мог ли Лютер выпалить в затылок человеку, который, как он думал, и без того подыхает? Нет. Хоть и знал, что все-таки надо было бы. |