Книга Читающая кружево, страница 19 – Брюнония Барри

— Она предлагала дать мне урок хороших манер со скидкой, — продолжает Рафферти. А потом долго молчит и неловко переступает с ноги на ногу. — Наверное, следовало согласиться.

Я по-прежнему пытаюсь придумать ответную реплику — вежливую, но без перехода наличности. Наконец меня осеняет. Надо заговорить с ним словами тети Евы.

— Я люблю суп. А вы?

Это проверка. Хочу посмотреть, много ли он знает. Если Рафферти общался с Евой так часто, как мне кажется, он узнает это выражение. Одно из ее любимых. Особенно если они говорили об искусстве светской беседы или о недостатке манер. Разговор про суп — первое, чему учила Ева.

Рафферти с любопытством смотрит на меня. Я изучаю его глаза, ожидая увидеть проблеск узнавания. Ничего.

— Простите? — медленно и осторожно спрашивает он.

Я смотрю на него и пытаюсь прочесть мысли. Сознание Рафферти либо пусто, либо нечитаемо. Взгляд спокоен. Возможно, детектив говорит правду. Или же он чертовски хороший коп. Не могу понять…

Ирэн возвращается в комнату, поправляя юбку.

— Что я пропустила?

— Расскажи ей про статую, — говорит Джей-Джей Бизеру. — Ренни, ты должна это услышать.

— Я рассказывал Ане о том, как Кэл потребовал убрать статую Роджера Конанта.

Ирэн улыбается, вспоминая.

— Потому что Конант похож на ведьму? — спрашивает Аня.

— Потому что он как будто мастурбирует, — отвечает Ирэн.

— Что? — Аня смотрит в окно на статую основателя Салема — она возвышается прямо напротив дома. — Да бросьте.

— Богом клянусь! — Джей-Джей крестится.

Ирэн подходит к окну и что-то показывает Ане. Та щурится в сгущающиеся сумерки, пытаясь разглядеть.

— Где? — спрашивает она.

— Вон. Посмотри, как он держит свой посох.

— Больше похоже на член, — говорит Джей-Джей, и даже Ирэн кажется, что он зашел слишком далеко.

— Я лучше вернусь к работе, — замечает Рафферти.

Я встаю, чтобы проводить его до двери.

— Забрать его? — Рафферти указывает на Джей-Джея.

— Все нормально, — отвечаю я.

Рафферти пожимает плечами.

— Спасибо, что пришли, — говорю я.

— Увидимся.

— Да.

Я провожаю его до двери и смотрю, как он спускается по ступенькам и идет к черной неприметной машине. Рафферти минуту сидит в салоне, потом включает зажигание и, нарушая правила дорожного движения, противозаконно разворачивается в сквере, едва не задев чей-то припаркованный автомобиль.

Энн Чейз наводит порядок, собирает со столов тарелки и относит их на кухню. Я иду следом.

— Видишь? Вон там. Правда похоже, что он дрочит?

— Не похоже, — отвечает Аня, но все равно смеется — громко, по-норвежски.

«Похоже», — произносит в моем уме голос сестры, вызывая мимолетное воспоминание.

Это случилось незадолго до смерти Линдли — она обнаружила статую Роджера Конанта. То есть не то чтобы в буквальном смысле обнаружила — мы ее видели всю жизнь, — но тем летом, глядя на нее, сестра заметила нечто необычное. Она так хохотала, что долго не могла объяснить, в чем причина. Стояла на тротуаре и направляла нас, заставляя обходить статую вокруг и рассматривать под разными углами, пока наконец мы не увидели то же, что и она. Бизер понял первым и густо покраснел. Он был так смущен, что немедленно вернулся домой, хотя наверняка сейчас этого не вспомнит. У меня ушло гораздо больше времени. Машины останавливались и гудели, а Линдли смеялась, орала на водителей и советовала им «засунуть штаны в задницу» — южное выражение, которое она подцепила зимой и использовала по делу и без дела. Наконец один из водителей принялся гудеть непрерывно, и Линдли сделала неприличный жест. Именно в эту минуту я увидела старину Роджера Конанта под нужным углом и начала истерически смеяться. Не знаю, что послужило тому причиной — лицо водителя, или Линдли, или наш почтенный отец-основатель, чей посох, если смотреть справа и сзади, напоминал торчащий пенис. Бог весть, что именно меня развеселило, но я хохотала, пока Ева не вышла и не заставила нас сойти с дороги и вернуться в дом. Она не спрашивала, над чем я смеюсь. Судя по всему, и не хотела знать.

— Не вижу, — жалуется Аня.

— Отсюда плохо видно, — хмыкает Бизер. — Нужно смотреть снаружи.

Потом он рассказывает, как Ева в одиночку спасла статую и как разозлился Кэл. Зато моя двоюродная бабушка с того дня стала городской героиней.

Я забираю несколько тарелок и иду на кухню вслед за Энн Чейз. Она стоит у раковины и осторожно отделяет кружево, прилипшее к дну блюдца.

— Думаю, ей с нами сегодня весело, — говорит Энн.

— Кому? — спрашиваю я, полагая, что она имеет в виду Аню или Ирэн.

— Еве.

Я молчу. Не знаю, что сказать в ответ.

Она отлепляет кружево и смотрит на него. А потом спрашивает:

— Ты читаешь?

— Нет.

— Почему?

Я пожимаю плечами.

— Ева говорила, что у тебя хорошо получалось.

— По-моему, этот способ слишком неточен.

— Да, — отзывается она… Это наполовину вопрос, наполовину утверждение. Энн мне не верит.

— Во-первых, — я сама не понимаю, зачем нужно что-либо доказывать, но просто не в силах остановиться, — Ева сказала, что у меня будет дочь.

— Это не так?

— Нет ни единого шанса.

Я всего лишь попыталась сбить Энн со следа. Хотела избежать разговора о Линдли. Но теперь мой голос обрывается.

Энн явно не знает, что сказать.

— Ева научила нас читать кружево, — говорит она. — Но, боюсь, у меня лучше получается читать по голове.

Она щурится, глядя на кружево, потом сдается и сворачивает его.

— Иногда чудеса случаются, а иногда нет.

Я непонимающе смотрю на нее.

— Это цитата, — поясняет Энн. — Из «Маленького большого человека».

— Знаю, — говорю я, еще больше раздражаясь. — Прости. Я не хотела тебя обидеть.

— Я сама виновата. Слишком любопытна от природы.

Мы обе улыбаемся, и Энн протягивает мне кружево.

— Ева была моим другом, — говорит она. — Задолго до того, как стало модно со мной дружить.

— Почему бы тебе не забрать это кружево? — предлагаю я.

Энн, кажется, сомневается.

— Несомненно, Ева хотела бы, чтобы ты его взяла, — уверяю я.

— Спасибо, — говорит Энн, направляется к гостиной и останавливается на пороге.

На кухню заходит другая женщина — кажется, риелтор. Джей-Джей познакомил нас днем. Она оглядывается. Наверное, надеялась застать меня одну, потому что на ее лице отражается легкое разочарование. Дама решает попытать счастья.