Онлайн книга «101 Рейкьявик»
|
Я перебрался на диван, и она пришла, в майке. Мы выкурили в гостиной две сигареты. Я поднял ее/мои трусы и спросил: «Что это было?» Она только улыбнулась. И повернулась. Нет. Мама с ней не спала. Она знает мои трусы. Нет, нет… Ничего страшного. Новогоднее обращение президента Исландии. Вигдис Финнбогадоттир (ц. 125 000) в последний раз. Я не слышу, что она говорит, но мне она по кайфу. Звук выключен. Она смотрит мне в глаза. О’кей. Я — исландец. Она смотрит мне в глаза, словно мать. Наша общая мать. Телефон. Я халатно подхожу к нему, в этом женском одеянии я похож на гомика. Мама из Кваммстанги. — А, это ты? Я думала, ты еще не проснулся. С Новым годом! — И тебя также. — Ну как вы вчера отметили? Весело было? — Ага, нормально… — И куда вы ходили? К Трёсту? — Да. — И как все прошло? — Ну, ничего… Отлично. — А ты Лоллу взял… — С собой? Ага. И папа тоже там был. С Сарой. — Ой, правда? Ну, и как у них дела? — Дела? Дела как сажа бела… — Вот как оно, значит… — Он держался молодцом. — Ну? Рада слышать. Когда она с ним, он себя лучше ведет. — Да… Или… А у вас все как прошло? — Да, все спокойно, мило. Сигрун, сестра, приготовила отличное жаркое, а потом мы пошли смотреть на костры и фейерверк, а потом ненадолго заглянули к бабушке. Сама-то она больше из дому не выходит. Мы с ними смотрели новогоднее шоу, но мама почти ничего не поняла. Для нее это слишком сложно. — Да. — По-моему, шоу как раз удалось. Вы его как, смотрели? — Смотреть-то смотрели, только у нас в городе оно было не такое удачное. — Ха-ха… Не такое удачное? — Нет… Или да… Лолла смеялась. — Правда? А она сейчас у тебя? Дай мне ее на секундочку. — По-моему, она сейчас спит. — Ну ладно… Передавай ей привет. До свидания. — Ага. — Я завтра выезжаю. Вечером буду у вас. — О’кей. — Пока, Хлинчик. Тут тебе все передают привет. — Да, пока… — Пока. Шарю десятью босыми пальцами по ковру. На нем крошечное пятнышко. Не больше Лоллиной родинки. Засохший фруктовый сок. Я пробую отковырнуть его. Ковыряюсь в ране. Как очистить ковер от спермы? Выходит Лолла. «Сегодня Олёв выходит в голубой хлопчатобумажной футболке из фирменного магазина „Pussy“ в торговом центре „Крингла“». Она смотрит сверху вниз на то, как я корячусь на ковре, как какой-нибудь коряк, и скребу его ногтем. — Ты что делаешь? — Да обронил тут кое-что. — Что? — Да так, пару сперматозоидов. — Ох-х… Ее явно мучает похмелье, бела как полотно, — полотно майки, едва прикрывающей зад; она входит в кухню со словами: «У нас кока-кола есть?» Я отвечаю: «Вот здесь. На столе». Пока я скребу ковер, чувствую легкое веяние футболки. «А может, это не ты их обронил, а я?» — спрашивает она, но я не подымаю глаз. Слышу, как она наполняет стакан и садится на диван. — Что ты так нервничаешь? Ничего ж не заметно. — Ага. — Можно сигаретку? — Да. Я перестаю ковырять и встаю. Сажусь на стул, из того же гарнитура, что и диван. Законнорожденный отпрыск дивана. Мама — полукровка. Датско-исландская. Да. А я на двадцать процентов датчанин, на семьдесят пять процентов нетрудоспособный. А что в остатке? Лолла задирает ноги на стол, ноги вместе, и я жутко боюсь, что она без трусов. Стараюсь не смотреть. Или я ее боюсь? Мне становится легче, когда между ног мелькает что-то темно-синее. — Кто звонил? Берглинд? — Да. Мама звонила. — И как у нее дела? — Ну, просто… Кваммстанги. У Сигрун жаркое вкусное. — А ты что, в мамином халате? — Да. Больше ничего не нашел. — Ты похож на извращенца. — Ага. — Эх-х… Голова раскалывается. В жизни не бывало, чтоб человек так напился. — Да. Ты вчера… была пьяная. — Пьяная, и что? — Ну, просто пьяная, и все. — Нет, ты что-то другое хотел сказать. — Пьяный. — Пьяный? — Да, если ты говоришь, что ты вчера напился, значит, ты был пьяный. В мужском роде. — Что с тобой, Хлин? Что ты несешь? — Да так… — А ты как? У тебя голова не болит? — Болит. В течение нескольких затяжек мы молчим. Вигдис на экране шевелит губами. Возле нее на столе — маленький флажок на флагштоке, мягкий и опавший. Если б он был приспущен, то лучше передавал бы мое состояние. Вигдис прекращает говорить и смотрит на нас. А потом, конечно же, гимн. Пейзаж подчеркнуто серьезный. Ага. Водопады еще включены. Хороший клип для рок-музыки. Вот так. Чувствую на себе взгляд Лоллы, как объектив. Чувствую, как мое лицо проявляется, будто она наводит резкость. Поворачиваю голову, смотрю ей в глаза. На миг мы превратились в одни глаза. Две рыбки. У Лоллы глаза серые, пепельные. Количество пепла такое же. как на кончике сигареты. Я тянусь к пепельнице, и мы стукаемся лбами. Она говорит: — Что такое? — Что? — Да что-то такое есть. — А что? — Да. — Нет, нет. — Не скажешь? — Я не могу одновременно говорить и курить. — Э-э… Я выцеживаю из сигареты последнюю затяжку и гашу ее. Точнее, пытаюсь погасить. Это сигарета № 102204 в моей жизни, а я до сих пор не научился гасить их как следует. Из пепельницы — вертикальный столбик дыма. Окурок — недобитая муха, которая лежит на спине и шевелит одной лапкой. Новая попытка. Наверно, я просто слишком добрый. Ни в чем не могу потушить последнюю искру жизни. Я сдаюсь и с восхищением смотрю на то, как Лолла расправляется со своим окурком одним изящным движением. — Ты верующая? — Что? — Верующая, спрашиваю? — Нет. А что? — Да гак,… Просто ты сказала: «Господи Исусе!» — Когда? — Сегодня ночью. Когда мы кончили. — Боже мой! Я так и сказала? — Что ты имела в виду? — Что значит: что я имела в виду? — Ну, просто… Ты это так сказала, я думал, это что-то означает. |