Книга 101 Рейкьявик, страница 38 – Халлгримур Хельгасон

Государство платит мне только за то, что я живу. И я ощущаю какую-то благодарность, и меня мучит совесть, когда я гляжу, как навстречу мне спешат сумчатые люди. Все эти люди, которые считают, что переводить деньги из одного банка в другой — это работа. Люди, которым платят за то, что они занимаются выплатами. Выплачивают пособие по безработице.

Дежурный по стоянке стоит возле машины и выписывает штрафную квитанцию. Я прохожу мимо него и оглядываюсь. Он направляется в ту же сторону, что и я. Гляжу на счетчик. Время вышло. У тротуара припаркован японский дамский автомобиль. Не знаю, может, меня совесть заела, но я извлекаю из кармана монетку в пятьдесят крон и бросаю в щель счетчика. Оглядываюсь. Парковщик: странный горемыка моего возраста. Он оскаливается мне в лицо. В моей груди бьется сердце. Сердцебиение государственное. Я поворачиваю диск счетчика.

Я иду за парковщиком, дежурящим на Лёйгавег. Захожу в магазин и размениваю две сотни крон. Потом догоняю парковщика, обгоняю и кидаю маны в три счетчика, на которых время вышло. Собираюсь кинуть в четвертый, перед Шахматным клубом, но парковщик козыряет мне и спрашивает:

— Эй! Что ты там делаешь?

— Кладу деньги в счетчик. Время вышло.

— Это твоя машина?

— Нет.

— А где твоя машина?

— Какая машина?! У меня и прав-то нет.

— Тогда зачем ты кладешь монеты в счетчик?

— Потому что думать надо не только о себе, но и о других.

— Нет. Так дело не пойдет.

— Ну?

— Нет.

— Разве класть деньги в счетчики за других запрещено?

— Э-э… Да… Не положено.

— Ты хочешь сказать, запрещено?

— Не то чтобы по правде запрещено, но просто не положено. Ну вот, теперь я не могу выписать штраф на эту машину, а она, может быть, уже целых полчаса простояла без оплаты. И другие три… Ты в четыре просроченных счетчика деньги положил!

— А ты с этого имеешь проценты?

— Что?

— Тебе за каждую лишнюю квитанцию приплачивают?

— Нет.

— Вот и радуйся, что тебе свою книжечку не придется опять доставать туда-сюда!

— А-а…

— А может, ты кайф ловишь, когда выписываешь штраф?

— Нет. Я просто пытаюсь исполнять свои обязанности.

— А я тебе мешаю?

— Да. Вот этим, тем, что ты делаешь. Тогда я становлюсь ненужным.

— Безработным?

Владелица машины, роскошная женщина (ц. 10 000) в лохматой шубе (ц. 50 000), с нервной прической (ц. 2500) приближается к нам. Взгляд весьма проштрафившийся. На пятьсот крон. Вероника Педроза (ц. 50 000) читает новости. На Си-эн-эн. Она извиняется и говорит, что собирается уезжать. Я отвечаю: «Да ничего страшного», кладу в счетчик пятьдесят крон и поворачиваю диск. Ей обеспечены шестьдесят минут. Женщина говорит «О!», благодарит, улыбается и уходит. Я провожаю ее взглядом до дверей парикмахерской. Потом смотрю на парковщика. Бедолага. Когда я ухожу, мне становится лучше. Чтоб было еще лучше, надо закурить. Перед книжным магазином натыкаюсь на Марри.

— О, привет! Как живется-маррается?

— Да вот, книжку купил.

— Книжку?

— Ага. «Animal Psychology». Зоопсихология. Там есть глава про то, как разговаривать со своими петсами. [138] Мы тут насчет парня переживаем. Мы ему все: «Торир, Торир», а он же дама. Мы его попытались перекрестить в Тордис, но как-то не покатило. Мы и Торой его пробовали звать — тоже никак. Я прямо не знаю… Трёст говорит, что это не важно, а Хосе, наоборот, считает, что это не к добру, но у него в башке, понятное дело, один витчкрафт… [139]

Парковщик уже догнал нас и стал вынимать квитанции перед машиной с просроченным счетчиком. Я отбегаю от Марри к столбику и сую в счетчик последнюю монетку в пятьдесят крон. Парковщик смотрит на меня. На его лице написано раздражение. На всем лице. Кроме, пожалуй, носа. Марри:

— Ты на машине?

— Нет. Я просто стараюсь.

Холмфрид Паульсдоттир появляется из-за угла, словно одна из отечественных новостей минувшего года. Лицо серьезное. Из нее валит дым, словно внутри нее горит костер. «Холодны костры женщины». [140] Традиционное «хай». Марри кладет книжку в пакет и умаррывает прочь. Прощается. Явно нервничает. Сейчас что-то будет. Да. Что-то будет.

— Хлин! Мне нужно с тобой поговорить. Я пыталась до тебя дозвониться…

— Вот он я.

— Давай куда-нибудь зайдем. Я… Знаешь, в таком месте об этом говорить нельзя.

— Да?

— Ну да.

— Это серьезно?

— Да.

— Ну, я… Вообще у меня мало времени…

— С тобой никогда нельзя поговорить по-человечески!

— Ну, давай!

— О’кей. Если хочешь знать, я беременна.

— А если не хочу?

— Что?

— Беременна?

— Да.

— От кого?

— Подозрение падает только на тебя! Оклахома-Сити. Уэйко, Техас. Всемирный торговый центр. У меня внутри обламывается несколько ребер. И падают прямо в живот. В кишках воет сирена «скорой помощи». Член съеживается, как будто это еще может что-то изменить.

— Я? Каким образом?

— Каким образом? Разве мы с тобой не спали?

Возле меня стоит полицейский. Я оборачиваюсь. Возле меня стоят двое полицейских. Разве я что-то не то сказал? Кто исландским копам такую униформу надизайнил?

— Простите. Вы не могли бы пройти с нами?

— Я? За что? Я был с презервативом!

— Пройдемте с нами в машину.

Рокси-Мьюзик! Стоит пустая белая «вольво», два колеса на тротуаре. Народ смотрит. Я гляжу на Хофи, как будто это она всему виной. Какой размер у алиментов? Я иду по Лёйгавег арестантским шагом. В Америке полицейские машины синие. Или они во всех странах синие? Хофи стоит на тротуаре и смотрит, как я опускаюсь на заднее сиденье. Именно это лучше всего описывает мое состояние: опущенный.

Я отмамчиваюсь домой. После того как просидишь в полиции два часа, ходить своими ногами — уже кое-что. Город беззубый. Все зубы, дома, впиваются в пиццы. В них, в этих блюстителях левопорядка, есть что-то такое непогрешимое: и уши, и носы, и подбородки, все на сто процентов правильное, наверно, из-за униформы. Как плохая фотография в красивой рамке. Лица заурядные-заурядные. И коповская кожа — такая гладкая. Может, прыщавых в полицию не берут? Кто будет уважать копа с прыщиком? Их было двое. И дежурный: «Не то чтобы это запрещено, но платить за парковку других — это противоречит духу законов». Святый Халлдоре Кильяне! «Какой у них дух?» — «Дух законов — это то, что в них сказано». — «А вы — духовидец?» Им это не показалось смешным. Наверно, поэтому меня заперли на целый час. Одного. С духом законов. Это один из этих дней. Духов день. И душечка беременна. С научной точки зрения исключено, чтобы от меня. В моей голове змея проглатывает страусиное яйцо, пока я отпираю дверь. Тишина. Но я чувствую, что они на кухне.