Онлайн книга «Вирусный маркетинг»
|
Результат этих исследований. — Вот почему СЕРИМЕКС занимался нанобиоэлектронным вирусом… Черт, какая тупость, не пойму, как я мог до сих пор не догадываться — ведь все настолько очевидно… Я знаю, это не первая попытка объединить живое с неживым. В конце семидесятых ученым удалось имплантировать интегральные микросхемы насекомым и частично контролировать их передвижения. Но с вирусом связаны куда более амбициозные планы. Иезавель, не отрывая взгляда от дороги: — Например, создать микросхемы, способные внедряться в живой организм, не нарушая его функционирования… Умный микровирус, готовый размножаться в мозге и нервной системе. «Иезавель, вынашивающая мать…» — Официально Дарман трудился над проектами, которые подтолкнули развитие биотехнологий в европейских странах. За этим неизбежно последуют экологические катастрофы и разложение общества, что, в свою очередь, породит спрос на защиту окружающей среды, риск-менеджмент, лечение новых заболеваний и психотропные препараты, призванные облегчить страдания человечества от организованной дегуманизации… Гигантский рынок. С одной стороны, исследователи благосклонно предоставляют смехотворные паллиативы от ими же порожденных бедствий. С другой, типы вроде Дармана извлекают из этого предприятия финансовую выгоду. Рука Иезавели скользит по его правой ноге, ногти впиваются в бедро. Говорить дальше. «Подопытный человек, только и всего». Говорить дальше, чтобы все наконец прояснилось. — Дарман — подонок, которого интересовали только выгодные исследования, затрагивавшие его специализацию… В ту пору я попытался объединиться против него кое с кем из коллег, но мой научный руководитель намекнул, что если я хочу защитить диссертацию, мне лучше заткнуться… и я предпочел забыть об Иве Дармане. Ногти Иезавели впиваются сильнее, почти невыносимо больно. — Что было дальше, мы знаем… — Мне искренне жаль, Иезавель. — Чего? Повернув голову, она вызывающе смотрит на него. — Того, что моя жизнь была лишь серией извращенных опытов? Или тебе стыдно, что ты поступил как трус, спасая собственную карьеру? — Я… Натан не находит, чем ее утешить. — Не знаю, откуда, но Питеру было известно о твоей ненависти к Дарману… Поэтому он и отправил нас с Лоиком на твои лекции. — Это довольно странно, раз уж Дарман на него работал. — Питер — маньяк, перфекционист. Думаю, он хотел оценить пределы своей теории… или даже найти средство давления на Дармана. От него можно ожидать чего угодно. — Только что-то не вяжется… — Почему это? — Знаешь, на самом деле любопытно было бы выяснить, не Дарман ли манипулировал твоим отцом… Иезавель резко отдергивает руку. Натан сбрасывает газ и поворачивается к ней. «Питер Дахан правил не всем». Господство — это иллюзия. — А может, проще всего предположить, что они работали вместе. — Младенцы… — …в надежном месте, у создателя. Адлерсхоф промерз насквозь. Стекла «Мерседеса» покрыты инеем, я жду, пока Натан разведает, где находится лаборатория Дармана. Передо мной величественная лестница, ведущая в центр Эрвина Шрёдингера, больше двух часов я вглядываюсь в нее, надеясь, что Натан появится с минуты на минуту. Холод не властен надо мной уже долгие годы, однако мне кажется, что этой зимой чувствительность совсем пропала. Вирус укореняется все глубже. Боюсь оставаться в одиночестве. Скоро он полностью подчинит нервную систему. Удовольствие от секса станет смутным воспоминанием. Один из виновных находится сейчас где-то в стенах этого здания. Раздвоение личности. Предположение Натана, столь уверенного в себе. Оно в точности сходится с поведением Питера. Его навязчивое отцовское чувство, длительные отлучки, страх, когда ей приходило время рожать, но главное — умышленное молчание о прошлом и знакомствах. Неожиданный переезд в Восточную Германию, переклички с Натаном и его работами, перевод младенцев в другое место четыре месяца назад. Как бы я ни старалась, не могу вспомнить, чтобы Питер когда-нибудь был ученым, в отличие от большинства его сообщников. Никогда не давал сложных пояснительных схем. Жажда власти, жестокость в каждом действии. Шел по стопам Ива Дармана. Пытаясь скрыть свое неведение. Скрыть существование того, кто умнее. И безумнее. Борьба посредственностей, прислуживающих лабораторной крысе. Как ему удалось так долго скрывать от меня существование профессора Дармана? Как я могла быть так слепа? Всемогущих людей нет, и Сахар такой же, как все. Человек-в-черном — за спиной человека-в-сером. Абсолютной власти не существует. Тело женщины, душа ребенка. Наивная, потому что всегда была в изоляции, в коконе, женщина — по воле тяжелых обстоятельств. Положить этому конец. Лелеять мысль о самоубийстве, словно проводя пальцем по лезвию острого меча. Верное решение, Натан поймет. Уничтожить младенцев, а потом покончить со всем этим лицемерием. Приглушенный хруст справа. Инстинктивно поворачиваю голову, но успеваю только зажмуриться, что-то темное обрушивается на дверцу машины и резко распахивает ее. В кабину врывается ветер, чья-то сильная рука хватает меня за плечо и кидает на землю. Самозарядный пистолет! В багажнике, под сумкой. Слишком поздно. Чувствую у виска ствол большого калибра, чье-то колено упирается в позвоночник, а возле уха раздается до боли знакомый голос. — Тебе привет от папочки, Иезавель. Ночной дежурный настоял на том, чтобы сверить данные Натана с центральной картотекой гостей, прежде чем разрешить ему войти в здание. Через полтора часа поисков он наконец-то обнаружил фотографию Натана, а также список лекций, прочитанных им здесь восемь лет назад. Еще двадцать минут понадобилось на то, чтобы выписать пропуска на имя Натана Сёкса и его помощницы Лоры Дахан, и только после этого Натан смог вернуться за Иезавелью к машине. «Мерседес» пуст. «Куда она могла деться?» Оружие по-прежнему в багажнике. Свободный электрон. Натан ждет десять минут, потом решает оставить в машине записку и идти в центр в одиночку. Оружие в багажнике. Он пожимает плечами. |