Онлайн книга «Правда о деле Гарри Квеберта»
|
По сведениям Пинкаса, Нэнси Хаттауэй держала магазин рукоделия в промышленном комплексе на выезде из города в сторону Массачусетса. Я отправился туда первый раз в четверг, 26 июня 2008 года. Красивый магазинчик с яркой витриной, зажатый между закусочной и скобяной лавкой. Внутри я обнаружил даму лет пятидесяти; в ее коротко стриженных волосах пробивалась седина. Они сидела за столом, в очках для чтения, и приветливо поздоровалась со мной. Я спросил: — Простите, вы Нэнси Хаттауэй? — Я самая, — ответила она, поднимаясь из-за стола. — Мы знакомы? Я вас, кажется, где-то видела. — Меня зовут Маркус Гольдман. Я… — Писатель, — перебила она. — Теперь вспоминаю. Говорят, вы задаете много вопросов о Ноле. Вид у нее был настороженный. Впрочем, она тут же добавила: — Думаю, вас вряд ли интересует рукоделие. — Вы правы. И меня действительно интересует смерть Нолы Келлерган. — А при чем здесь я? — Если не ошибаюсь, вы очень близко знали Нолу. Когда вам было пятнадцать лет. — Кто вам это сказал? — Гарри Квеберт. Она встала и решительным шагом направилась к двери. Я подумал было, что она меня выгонит, но она повесила на витрину табличку «Закрыто» и задвинула щеколду. Потом обернулась ко мне и спросила: — Вы какой кофе любите, мистер Гольдман? Мы просидели в служебном помещении больше часа. Она была та самая Нэнси, подруга Нолы, о которой говорил Гарри. Она никогда не была замужем и сохранила девичью фамилию. — Вы никогда не уезжали из Авроры? — спросил я. — Никогда. Я слишком привязалась к этому городу. Как вы меня нашли? — По интернету. Интернет творит чудеса. Она кивнула: — Ну так что же вы, собственно, хотите узнать, мистер Гольдман? — Зовите меня Маркус. Мне надо, чтобы кто-нибудь рассказал мне о Ноле. Она улыбнулась: — Мы с Нолой учились в одном классе; подружились сразу, как она переехала в Аврору. Мы жили почти рядом, на Террас-авеню, и она часто приходила ко мне. Она говорила, что ей нравится бывать у меня дома, потому что у нас нормальная семья. — Нормальная? Что вы имеете в виду? — Думаю, вы встречались с отцом Келлерганом… — Да. — Он очень жесткий человек. Удивительно, что Нола была его дочь — умненькая, нежная, приветливая, улыбчивая. — Странно, что вы так отзываетесь о преподобном Келлергане, мисс Хаттауэй. Я встречался с ним несколько дней назад, и он показался мне человеком скорее мягким. — Он может производить такое впечатление. Во всяком случае на людях. Вроде бы в Алабаме он творил чудеса, и его позвали на выручку, потому что приход Сент-Джеймс приходил в запустение. И действительно, не успел он его возглавить, как по воскресеньям в храме стало полно народу. Но в остальном… трудно сказать, что на самом деле творилось дома у Келлерганов. — Что вы хотите сказать? — Нолу били. — Что? Сцена, о которой мне поведала Нэнси Хаттауэй, произошла, по моим подсчетам, в понедельник, 7 июля 1975 года, то есть в период, когда Гарри оттолкнул от себя Нолу. Понедельник, 7 июля 1975 года Наступили каникулы. Погода стояла совершенно восхитительная, и Нэнси зашла к Ноле позвать ее на пляж. Когда они шли по Террас-авеню, Нола вдруг спросила: — Скажи, Нэнси, как ты считаешь, я гадкая девочка? — Гадкая девочка? Нет! Какой ужас! Почему ты спрашиваешь? — Потому что дома мне говорят, что я гадкая девочка. — Что? Почему тебе так говорят? — Не важно. Где будем купаться? — На Гранд-Бич. Скажи мне, Нола, почему тебе такое говорят? — Может, это и правда. Наверно, это из-за того случая в Алабаме. — В Алабаме? А что там случилось? — Не имеет значения. — Ты какая-то грустная, Нола. — Мне грустно. — Грустно? Но ведь каникулы! Как можно грустить, когда каникулы? — Это сложно, Нэнси. — У тебя неприятности? Если у тебя неприятности, скажи! — Я влюблена в человека, который меня не любит. — В кого? — Не хочется о нем говорить. — Это Коди, тот старшеклассник, который за тобой увивался? Я так и думала, что он тебе нравится! И как оно, встречаться со старшеклассником? Но ведь он дурак, нет? Он же круглый дурак! Знаешь, он только потому классный, что в баскетбольной команде. Это с ним ты ездила в субботу? — Нет. — Тогда кто же? Ну пожалуйста, скажи. Вы уже переспали? Ты уже спала с парнем? — Нет! Ты что, спятила? Я себя храню для мужчины моей жизни. — Но с кем ты была в субботу? — С одним человеком, постарше. Но это не важно. Он все равно никогда меня не полюбит. Меня никто никогда не полюбит. Они пришли на Гранд-Бич. Пляж был не очень красивый, но всегда безлюдный. А главное, после отлива, когда океан отступал на три метра, во впадинах огромных скал оставались естественные бассейны, нагретые солнцем. Они любили в них понежиться: вода там была куда теплее, чем в океане. Поскольку на пляже никого не было, они не прятались, надевая купальники, и Нэнси заметила синяки у Нолы на груди. — Нола! Какой ужас! Что это у тебя? Нола прикрыла руками грудь: — Не смотри! — Но я видела! У тебя рубцы… — Пустяки. — Нет, не пустяки! Что это? — Меня мама побила в субботу. — Что? Не говори глупости… — Нет, это правда! Это она мне говорит, что я гадкая девочка. — Да что ты такое несешь! — Это правда! Почему мне никто не верит! Нэнси не рискнула больше задавать вопросы и сменила тему. Искупавшись, они пошли к ней домой. Нэнси взяла в ванной у матери целебный бальзам и намазала истерзанную грудь подруги. — Нола, про твою мать… — сказала она, — по-моему, тебе надо с кем-то поговорить. В школе, например, с миссис Сэндерс, медсестрой… — Забудь, Нэнси. Пожалуйста… * * * Вспоминая свое последнее лето с Нолой, Нэнси прослезилась. — А что произошло в Алабаме? — спросил я. — Понятия не имею. Так никогда и не узнала. Нола мне не сказала. — Это как-то связано с их отъездом? — Не знаю. Мне бы очень хотелось вам помочь, но я правда не знаю. |