Онлайн книга «1977. Кошмар Чапелтауна»
Телефонный звонок. Я знал, что это – Билл. И я знал, что ему от меня нужно. Я потянулся через коричневую подушку, старые желтые романы, россыпь серого пепла, снял трубку и сказал: – Резиденция Уайтхедов. – Произошел еще один случай. Ты нужен мне здесь. Я положил трубку и рухнул в мелкую канаву, которую сам себе вырыл в простынях и одеялах. Я уставился на потолок, на парчовый абажур, на облезшую краску и трещины, напоминающие сплетение вен. Я думал о ней, я думал о нем, колокольня церкви Св. Анны возвещала рассвет. Телефон зазвонил снова, но я уже закрыл глаза. Я проснулся в поту, словно насильник, после снов, в которых сам себе не мог признаться. Деревья за окном висели в раскаленном воздухе, раскачиваясь, как плакучие ивы, черная река, похожая на лаковую шкатулку, луна и звезды, вырезанные из гардин, заглядывали сверху в мое темное сердце: Мальчик, забытый всем миром. Я подтащил свою старую сумку по вытертому ковру к комоду, замер на секунду перед зеркалом, набитый жалкими костями потрепанный костюм, в котором я спал, в котором меня посещали сновидения, в котором я прятал свою шкуру. Люблю, люблю, люблю. Я сел перед комодом на табуретку, которую смастерил своими руками в студенческие годы, приложился к виски и стал размышлять о Диккенсе и его Эдвине, [5] обо мне, о моем и обо всем твоем: Эдди, Эдди, Эдди. Я подпевал: «Однажды мой принц придет ко мне», или, кажется, это было «Если б знала я, что ты придешь, пирог бы испекла»? Ложь, которую мы произносим вслух, и ложь, которая остается недосказанной: Кэрол, Кэрол, Кэрол. Какой замечательный человек: Надрочившись вдоволь, лежа на спине на полу ванной, пытаясь дотянуться до туалетной бумаги. Я стер сперму с живота и смял бумагу в комок, пытаясь выкинуть их из головы. Искушения Святого Джека. Опять этот сон. Опять мертвая женщина. Опять вердикт и приговор. Опять, все начинается опять. Я проснулся, стоя на коленях на полу возле кровати, с руками, сложенными в благодарственной молитве Спасителю за то, что я – не убийца из собственных снов, за то, что он жил и простил меня, за то, что ее убил кто-то другой. На двери загремела крышка почтового ящика. Детские голоса запели в щель: Джека объелся крэка, Джекоман – наркоман, иди в жопу, Джек Говноед. Я не мог понять, утро это было или день, может быть, это была просто кучка школьников, прогуливающих уроки, которых принесло сюда, чтобы вынуть из меня мои нервы и выбросить их на солнцепек, на съедение муравьям. Я лег на другой бок, вернулся к «Эдвину Друду» и стал ждать, пока кто-нибудь не придет и не заберет меня отсюда. Снова зазвонил телефон. Пока кто-нибудь не спасет мою душу. – У тебя все нормально? Ты знаешь, сколько сейчас времени? Времени? Я не знал даже, какой, бля, сейчас год, но кивнул и сказал: – Я просто никак не мог проснуться. – Все с тобой ясно. Ну, главное, что ты здесь. Спасибо, что сделал одолжение. Можно было подумать, что за время отсутствия я успел соскучиться по суете нашей редакции, по ее звукам и запахам, но я ненавидел их, они вызывали у меня панику. Ужас и ненависть сродни тем, которые вызывали у меня классы и коридоры нашей школы, их звуки и запахи. Меня трясло. – Давно в запое? – Да уже лет сорок. Билл Хадден улыбнулся. Он знал, что я ему должен, знал, что пришел час расплаты. Я сидел, разглядывая свои руки, и никак не мог понять почему. Цену, которую мы платим, долги, в которые мы влезаем. И все в рассрочку. – Когда ее нашли? – спросил я, поднимая глаза. – Вчера утром. – Значит, я пропустил пресс-конференцию? Билл улыбнулся: – Как же, размечтался. Я вздохнул. – Вчера вечером полиция сделала заявление, но конференцию отложили до одиннадцати утра. Я взглянул на часы. Они остановились. – Сколько времени? – Десять, – ухмыльнулся он. Я взял такси у здания редакции «Йоркшир пост», поехал на Киркгейтский рынок и сел у его ограды в компании таких же ангелочков, греясь в лучах низкого утреннего солнца и пытаясь разобраться в ситуации. Но от ширинки моих штанов воняло, мой воротник был усыпан перхотью, и я никак не мог избавиться от навязчивого мотива «Маленького барабанщика». Вокруг были бары, которые открывались не раньше чем через час, и из глаз моих лились слезы, кошмарные слезы, которые не кончались целых пятнадцать минут. – Смотри, какие люди, мать твою. Сержант Уилсон сидел за столом и осматривал меня с головы до ног. – Сэмюэл, – кивнул я. – Сколько лет, сколько зим, – присвистнул он. – Не так много, как хотелось бы. Он засмеялся. – Ты на пресс-конференцию? – Нет, я тут для укрепления здоровья и повышения тонуса. – Джек Уайтхед? Для укрепления здоровья? Да никогда, – он указал мне наверх. – Дорогу ты и сам знаешь. – К сожалению, да. Народу было меньше, чем я ожидал, и я не узнал никого из присутствующих. Я закурил и сел в последнем ряду. Передняя часть зала была заставлена стульями. Женщина в полицейской форме расставляла стаканы с водой. Интересно, дала бы она мне или нет? Я знал, что нет. Зал начал заполняться мужчинами, похожими на футболистов, вошли две женщины, и мне на секунду показалось, что одна из них – Кэтрин, но она обернулась, и я понял, что обознался. Я закурил вторую сигарету. Дверь открылась, в зал вошли полицейские: мокрые костюмы и галстуки, красные шеи и невыспавшиеся лица. В помещении неожиданно стало тесно, стало не хватать воздуха. Был понедельник, тридцатое мая тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Я вернулся. Спасибо, Джек. Джордж Олдман, сидевший в центре стола, заговорил: |