Книга Хороший немец, страница 98 – Джозеф Кэнон

— Нет, — сказала она, вежливо улыбнувшись, — просто обгорела на солнце. — Что мне от этого принять?

Он назидательно поднял палец:

— Носите шляпку.

Из дверей на них зло смотрела девушка.

— Вот, — сказала она и протянула Джейку ключи.

— Берегите себя. Рад повидаться с вами снова, — сказал Розен Лине, прощаясь. — И поменьше бывайте на солнце. — Он кивнул девушке. — Мари, — сказал он, — и зашаркал прочь.

— Так ты новая девочка. Американец за тебя платит — ловко устроилась. Ты уже знаешь Розена?

— Он лечил меня, когда я болела.

Девушка скорчила мину:

— Этот еврей? Да я не позволю ему даже прикоснуться ко мне. Особенно там, своими жидовскими руками.

— Он спас мне жизнь, — сказала Лина.

— Неужели? Тебе повезло. — Она схватила один из чемоданов. — Евреи. Если б не они…

Джейк занес чемоданы в квартиру, чтобы поскорей от нее избавиться.

— Извини, что пришлось тебя выселить, — сказала Лина, заходя следом.

— Пошла к черту.

В квартире царил бардак переезда. Все лежало как бы не на своем месте. В следующей комнате Джейк заметил незаправленную кровать и гардероб с распахнутой дверцей. На абажуре лампы висел шарфик, создавая красный полумрак.

— Милая девушка, — сказал он.

Лина подошла к лампе, сняла шарфик и упала в мягкое кресло, как будто осмотр комнаты утомил ее.

— Таких, как она, были сотни. — Она закурила сигарету. — Думает, что я проститутка. Тут как раз этим и занимаются?

— Это квартира. Тебя тут никто не побеспокоит. — Он бросил взгляд на улицу, задернул шторы.

Она криво усмехнулась, разглядывая сигарету:

— Мама была права. Она сказала, если я поеду в Берлин, то кончу именно так.

— Я найду другую квартиру, если эта тебе не нравится.

Она оглядела комнату.

— Да нет, хорошая площадь.

— Когда приберемся, будет еще лучше. Ты даже и не вспомнишь, что она была здесь.

— Жидовские руки, — сказала она задумчиво. — В школе была одна такая девчонка. Не нацистка, просто девочка. А как от этого очиститься? — Она затянулась, рука слегка дрожала. — Знаешь, когда пришли русские, они заставили нас смотреть фильмы. О лагерях. Немцы, говорили они, вот что творилось от вашего имени. Представляешь, они вытворяли это от моего имени. И что теперь? Это тоже моя вина? То, что творилось.

— Никто так не говорит.

— Говорят. Это натворили немцы, вот что все говорят. А ты знаешь, кто-то это делал. Кто-то вытворял все это. — Она подняла взгляд. — Кто-то создал оружие — а это, может, еще хуже. Немецкий народ. Даже мой брат. Он приезжал в отпуск, как раз перед тем… И знаешь, что он сказал? Что там, в России, ужас что творится, но об этом никто не должен знать. А я подумала, какими делами занимается Петер? Такой мальчик, как он. А теперь я даже рада, что не знаю. Мне не нужно думать об этом. Чтобы он там ни натворил.

— Ну, может, он этих дел и не совершал, — сказал тихо Джейк. Он сел рядом с ней. — Лина, ты это к чему?

Она стала тушить сигарету, возбужденно тыча окурком в пепельницу.

— Я точно так же не хочу знать, чем занимался Эмиль. Чтобы не думать о нем так. Я не хочу знать, что там в документах. Его формулы. Может, они делали что-то страшное, создавали оружие, но он был моим мужем. Знаешь, когда он приехал в Берлин, я думала, что спасаю его. Уезжай, сказала я ему, пока не поздно. Я сказала это ради него. А теперь ты…

— И что я теперь?

— Делаешь из него преступника. Из-за того, что он работал на войну. Но этим занимался и мой брат. Этим занимались все, даже твой полицейский. Кто знает, чем они занимались? От моего имени. Иногда я думаю, что больше не хочу быть немкой. Разве это не ужасно? Не желать быть тем, кто ты есть. Я не хочу знать, чем они занимались.

— Лина, — сказал он терпеливо, — документы здесь. Их уже видели. Эмиль сам их передал. Там не о нем.

— Тогда зачем ты хочешь увидеть их?

— Потому что я считаю, что они могут рассказать нам о человеке, которого убили. Он торговал информацией — что там еще можно было продать? Теперь понятно? — спросил он спокойно, словно убеждая ребенка.

— Да.

— Тогда почему это тебя беспокоит?

Она опустила глаза:

— Не знаю.

— Дело в квартире. Мы переедем.

— Дело не в квартире, — вяло сказала она.

— Тогда в чем?

Она сложила руки на коленях.

— Он приезжал в Берлин за мной. — Она подняла глаза и неуверенно, опустошенно повторила: — Он приезжал за мной.

Джейк накрыл ладонью ее руку.

— Я тоже приехал за тобой.

— Проблема в перекрестных ссылках, — говорил Берни, шагая мимо рядов картотек. — Сюда просто все скинули, а мы теперь сортируем. Личный архив Гиммлера вон там, общий архив СС тут, но иногда, если документы за какие-то даты отсутствуют в одном архиве, можно попробовать поискать в другом. Вы знаете, что считать личным архивом, а что — нет? Допустим, папки Брандта были зарегистрированы правильно. Чего вы утверждать не можете. Они начали участвовать в ракетной программе в сорок третьем, так что все это можно не смотреть. — Он обвел рукой полкомнаты. — Программа получила обозначение А-4, поэтому мы пытаемся хранить все вместе в разделе А-4, но, как я уже сказал, надо перепроверять. Прошу, — сказал он, выдвигая ящик, — приятного чтения.

— И здесь может быть то, что передал Брандт?

— Только часть. Источники не указаны. Но если они от него, то будут здесь. Научные документы, конечно, находились в Нордхаузене. Фон Браун прятал их — думаю, в какой-то старой шахте, — так что ВИАТ заполучил их, но вам же нужны только документы Брандта, правильно?

— Правильно.

— Тогда ищите здесь, — сказал он, похлопав по ящику.

— Боже, — сказал Джейк, оглядывая длинный ряд папок.

— Да, знаю. Они так были заняты, прикрывая задницы, что остается только удивляться, как они находили время воевать.

— Армия есть армия. Они только этим и живут, верно? Я бы не хотел лезть в дела наших военных.

— Есть некоторая разница, — сказал Берни. — Когда устанете, посмотрите вон там досье авиационных медиков. Хотите знать, сколько нужно времени, чтобы человек замерз до смерти? Там есть все — температура крови, давление, вплоть до последней секунды. Все, кроме криков. Если потребуется помощь, я внизу.

Но по крайней мере в первых досье были обычные документы: служебные записки, кадровые распоряжения, сводные отчеты, — то, что можно отыскать в любых служебных папках компании «Американские красители» в Ютике, за исключением фирменных бланков СС. Бумажный след бюрократического переворота с использованием троянского коня, полного работяг. Пенемюнде [78] начали строить иностранцы, пригнанные сюда на работу, но к июлю 43-го нужды программы возросли, а дополнительные рабочие руки могло обеспечить только СС — хэфтлинге, арестованные, дипломатический термин для заключенных в лагерях смерти. После первой заявки — роковой сделки — пошли настоящие досье, пухлые от дат и событий. Шквал бумаг между начальниками департаментов, которые старались использовать ситуацию. 7 июля — показ программы А-4 Гитлеру. Он впечатлен. 24 июля — массированный воздушный налет на Гамбург. 25 июля — А-4 присвоена категория первоочередной программы по производству ракет, оружия возмездия. 18 августа — Пенемюнде бомбят; 19 августа, как за днем наступает ночь, Гитлер отдает приказ Гиммлеру предоставить заключенных для ускорения производства. Три дня спустя, 21 августа, Гиммлер берет на себя руководство строительством нового производства в Нордхаузене, подальше от бомбардировок. 23 августа прибывают первые рабочие, конь прошел в ворота.