Онлайн книга «Невеста»
— Ты сможешь встать? — Оден уступает и разжимает руки. — Или хочешь остаться в постели? — Я хочу узнать, что происходит. И выбраться из кровати. Она большая, но нам двоим в ней будет тесно. Сажусь. Голова кружится-кружится, и я, пытаясь удержать ее, сжимаю пальцами виски. — Не спеши. — Оден придерживает меня за плечи. — Я позову кого-нибудь? — Нет. Я сама. Встану. Пол теплый. Пусть и каменный, но под камнем наверняка проложены трубы, по которым идет горячая вода. Справлюсь со слабостью и сделаю первый шаг. Оден держится рядом, но не мешает. — Ванная комната — там. — Он открывает дверь. Камень и снова камень. Прорезь окна и витражи с бабочками, которые как-то не увязываются с Оденом. Хочется спросить, почему бабочки, но я прикусываю язык. Какая мне разница? Ванна утоплена в полу, и даже не ванна — небольших размеров бассейн, отделанный зеленым и белым нефритом. На полу — узор из водяных лилий. И узор этот повторяется на массивных каменных чашах, что низко свисают. Из серебряных львиных голов, оцепивших бассейн по периметру, льется вода. Звук ее нарушает молчание, и я присаживаюсь на бортик. — Давно ты очнулся? — Вчера. — Оден садится рядом. Мог бы вспомнить о манерах и выйти. — Вечером. Я не хотел тебя будить. Если вечером, то он наверняка способен ответить хотя бы на некоторые мои вопросы. — Как я здесь оказалась? — Виттар принес. Мой брат. — А Брокк? — Насколько я понял, они немного не сошлись во взглядах. Виттар вспылил. И твой брат вынужден был уйти. Очаровательно. Если не смотреть на Одена, то разговаривать легче, нет ощущения, что от меня ждут чего-то, что я неспособна дать. — Эйо, никто не будет удерживать тебя силой. Ситуация была… нервная. Ты сгорала. Я замерзал. И получается, что мы должны находиться рядом. Вода подбирается к пальцам ног, она разноцветная, разукрашенная и преломленным витражами солнечным светом, и самим бассейном. Сгорала я? Да. И Одену, судя по его виду, пришлось нелегко. Теперь и ему, и мне легче. И что сказать? Находиться рядом? Насколько рядом? — Лето почти закончилось. — Он сам заполняет пустоту между нами. — Еще неделя осталась… Это выходит, что я… месяц? Полтора почти? И осталась неделя? От всего длинного лета? — Я скажу, чтобы подали завтрак. — Оден поднялся. — Эйо, пожалуйста, если чувствуешь, что не справляешься сама, то позови. Не меня — так служанку. Вот шнур. — Он вкладывает мне в руку витую ленту с массивной кисточкой на конце. — Или просто если понадобится что-то. — Моя одежда. — Конечно. Вода горяча, и я просто лежу, позволяя ей избавить меня от грязи. Собственное тело становится легким, невесомым почти, и если закрыть глаза, то легко представить, что нахожусь я вовсе не в бассейне чужого дома, но где-нибудь на берегу… Или в чаше, где открываются горячие ключи, которые выносят серую грязь… В той чаше хватило бы места двоим. Та чаша осталась позади, вместе с дорогой и всем, что в дороге случилось. И что бы ни привело меня в этот дом, он так и останется чужим. А Оден? И я? Притвориться, что все как раньше? Но это ложь. А что тогда правда? — Эйо, — тяжелая ладонь легла на волосы, — ну кто спит в ванной? Это небезопасно. — Зато приятно. Не хочу соглашаться сугубо из упрямства, пусть и назовут его детским. А вода остыла и уходит, с шумом исчезая в железных трубах дома. — Вставай. Меня заставляют выбраться на бортик бассейна. — Не упрямься, — спокойно говорит Оден, когда я пытаюсь оттолкнуть его руки. — Я не трону тебя. Если ты не захочешь. — Я сама. Губку и мыло он все-таки отдает, но не уходит, наблюдает. И когда мыло попадает в глаза, фыркает, словно давая понять, что это меня высшие силы за строптивость наказали. И поливает из ковшика горячей водой. — Я захлебнусь. — Я не позволю, — возражает Оден, набрасывая на плечи пушистое полотенце. Вытирает сам, бережно, разминая затекшие мышцы. Слабость уходит. — Вот и все. Сейчас поешь, и станет совсем хорошо. Одеваюсь я сама, но под бдительным присмотром. И да, одежда — моя, я помню ту портниху, которая ее шила и еще ворчала, что приличные девицы из приличных семей не носят подобное. Алые бриджи и белая рубашка с кружевным воротником. Алый жилет, отороченный золоченым шнуром. И два ряда крупных золотых пуговиц. — Что-то в этом есть. — Оден обходит меня по кругу. Сам он одет просто, по-домашнему, но видно, что и рубашка, и вельветовая куртка слегка великоваты. Меня тянет потрогать ткань и разгладить вон ту складочку на плече. А еще лучше — спрятаться под эту куртку, обнять его и стоять долго-долго… просто так, без причины. Мало мне было? Похоже на то… Стол накрыт на двоих. Розы. Вазы. Белый костяной фарфор. И столовое серебро во всем его многообразии… Пересчитав вилки, ложки и ножи, я пришла к выводу, что подобные завтраки не для меня. Манеры не настолько хороши, чтобы получать удовольствие от этого церемониала, странно, что за спиной не выстроилась когорта лакеев. — Что не так? Он издевается? Непохоже. — Меня, конечно, учили… — я подняла вилку о двух зубцах, — но не так чтобы очень старательно… и я кое-что помню… но, боюсь, воспитание мое далеко от идеального… — Эйо, — Оден сдвинул серебро на край стола, — не думай о всякой ерунде. Просто поешь, ладно? Ем. Благо я, оказывается, зверски голодна, а повар превосходен. Пресные корзиночки с паштетом из гусиной печени. Тончайшие блинчики с кремовой начинкой. Перепелки в меду. Полупрозрачные ломтики семги, завернутые в листья салата. Терпкий соус. Кунжутные крендельки, которые полагается размачивать в мясной подливке. Оранжерейная клубника со сливками. Пирожные. Горячий шоколад… Пожалуй, завтрак почти примирил меня с жизнью, настолько, чтобы заговорить. Но из всех вопросов, которые следовало бы задать, я выбрала самый бессмысленный: — Я тебе больше не… противна? — Я не могу не смотреть на Одена. И то, как он болезненно хмурится, поджимает губы, словно запрещая себе говорить о чем-то, пугает. И боюсь почему-то не его, но за него. |