Книга Ястреб халифа, страница 114 – Ксения Медведевич

Легкий ветерок колыхал алый прозрачный шелк.

Угу-гу. Угу-гу.

За завесой раздались шорох и тихий звон – Айша пошевелилась, и капельки подвесок в ее серьгах зазвенели.

– Прости меня, – наконец, послышалось из-за алой колышущейся стены.

– За что? – В голосе нерегиля звучало неподдельное удивление.

– За… тот фирман. Я… я не должна была им верить.

Тарег помотал головой:

– Тот указ спас жизнь тебе и мальчику. Если бы они не нуждались в вас для его исполнения, убили бы сразу. Но там стояли подписи Фахра и твоя – без вас указ потерял бы силу.

– Я уже сожгла его.

– Спасибо, – Тарег грустно улыбнулся.

– Что ты будешь делать дальше?

Тут он надолго замолчал.

За шелком снова зазвенело:

– Ты ведь… подгадал с моментом… правда?

Нерегиль резко вскинул голову:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты… дал им войти во дворец. А мог бы остановить еще на подступах, правда?

– Жалеешь, что сожгла фирман? – криво улыбнулся он.

– Я бы ни за что не согласилась на казнь братьев, – бесконечно усталым голосом проговорила Айша.

– Да, – кивнул он. – Но их нельзя было оставлять в живых. Ты сама убедилась, на что они были способны.

Из-за занавеса раздался глухой смешок:

– И я бы никогда не позволила казнить семью аль-Кадира. А так – гулямы моих… братьев… перебили в тюрьме последних Аббасидов.

– Главных врагов твоего сына, – холодно поправил ее Тарег. – Уверяю тебя, они бы не были столь щепетильны, если бы вы с Фахром оказались у них в руках. К тому же гулямы твоих братьев убили не всех Аббасидов. Под Нисибином молодой аль-Кадир собрал двадцатитысячное войско.

– Они их убили…

– А когда их привезли в тюрьму, ты думала, что главный вазир приглашает потомков Аббаса на церемониальный ужин? Кто подписал указ об их взятии под стражу?! – Голос нерегиля прозвучал неожиданно зло.

Айша вдруг разрыдалась за занавеской:

– Я… я не помнила… ничего не помнила… не понимала, что делала…

Тарег вздохнул, огляделся – никого – и откинул легкий шелк. И протянул ей платок:

– Пожалуйста, прости меня. Я не хотел тебя обидеть.

Айша благодарно кивнула и принялась сморкаться и осушать глаза. Потом вдруг вскинула голову, ошалело огляделась и придушенно пискнула:

– Ты… что?! Ну-ка опусти занавеску!

– Я хочу видеть твои глаза, когда буду рассказывать о своих дальнейших планах, – тихо ответил нерегиль.

Айша легонько отстранилась. Тарег усмехнулся:

– В столицу из степи прибыли еще две тысячи южан – теперь весь мой корпус при мне. Через пару дней к нам присоединится Тахир ибн Хусайн, и мы выступим к Нисибину. Там нам предстоит принять бой со сторонниками Ибрахима аль-Кадира. Мне привезти в столицу кого-либо живым?

Женщина опустила платок и прищурилась, раздувая ноздри и поигрывая желваками на высоких скулах:

– А надо?

– Я полагаю, что да. Ибрахим Ка’им должен умереть при свидетелях. Иначе его объявят каким-нибудь очередным пропавшим имамом.

– Тогда привези.

Он не отвел холодного взгляда.

– Обещаю – я не буду плакать.

Тарег серьезно наклонил голову:

– Хорошо.

– Как ты предлагаешь поступить с моим дядей?

Мухаммад ибн Бакийа бежал в Васит к своему племяннику. Но тот велел схватить его и заключить в тюрьму. И прислал ко двору исполненное покорности послание, в котором клялся поступить с мятежником так, как будет угодно повелителю верующих. Возможно, племянника ибн Бакийи вразумила публичная казнь другого его дяди, вазира хараджа: того раздели донага, изваляли в дегте и пуху, долго возили по улицам столицы, объявляя об его измене престолу. А потом вывели за стены города в место Гвад-аль-Сухайль и посадили там на кол.

Тарег настаивал, чтобы казнь совершилась на площади перед воротами дворца, но молодой эмир Исбильи не поддержал его – сажать на кол внутри городских стен считалось плохой приметой. Преступники обычно умирали долго, в течение нескольких дней, и сыпали проклятиями – зачем слушать эти вопли?

Памятуя о том споре – Айша еще сидела в своих покоях и никого не желала видеть – Тарег дернул плечом:

– А что предлагаешь ты?

– Казнить, – твердо ответила Айша.

– Но не вместе с Ибрахимом аль-Кадиром, – поднял палец Тарег. – А то народ запутается. Нужно четко разделить: вот уничтожен один заговор, а вот – другой.

– Хорошо, – кивнула женщина.

– Его нужно казнить на базарной площади.

– Согласна.

– Но так, чтобы это запомнили.

– Это как? – искренне удивилась Айша.

– Эмир Исбильи сказал, что посоветуется с отцом.

Она вздохнула:

– Ладно, делайте как знаете.

Тарег покачал головой.

– Что ты хочешь этим сказать? – насторожилась Айша.

– По законам и обычаям, халиф должен присутствовать при казни государственного преступника, – спокойно сообщил нерегиль.

– Ты что, рехнулся? – вскинулась молодая женщина. – Фахру нельзя такое видеть!

– А я и не предлагаю смотреть на это Фахру, – усмехнулся Тарег.

Айша насупилась.

– Стараниями дядюшки ты у нас правительница при несовершеннолетнем сыне, – твердо посмотрел на нее сумеречник.

– Хорошо, – сдалась Айша. – Я буду присутствовать. На обеих казнях.

– Только в обморок не упади, – мрачно предупредил ее Тарег.

– Я все равно буду сидеть за занавеской, – не менее мрачно откликнулась мать халифа аш-Шарийа. – Так что, если упаду, этого все равно никто не увидит.

Помолчав, Айша добавила:

– Если это все, можешь удалиться.

И с удовлетворением кивнула, глядя на то, как нерегиль склонился перед ней до самого пола.

Из рассказов о славных деяниях и хроник:

Всевышний в каждую эпоху избирает одного из людей, прославляет и украшает его достоинствами государя. Он связывает с ним благо вселенной и спокойствие рабов; от него же зависят разруха, смуты, мятежи. Страх и трепет перед ним распространяет Он пред сердцами и очами тварей, дабы люди проводили дни в его правосудности, были бы спокойны и жаждали бы продления его державы. Если же среди рабов проявится мятежность, небрежение к шарийа или преступление и Он захочет послать им наказание, дать им вкусить возмездие за их деяния – да не даст Бог, преславный и всемогущий, нам такого удела, да удалит от нас этакое несчастие! – то таким людям Всевышний пошлет невзгоды всякого рода: злосчастие мятежа, гнев, оставление без помощи; они лишатся доброго государя, друг на друга обнажатся мечи, польется кровь; тот, у кого сильнее длань, будет действовать как захочет, так что грешные люди погибнут в этих несчастьях и кровопролитиях, подобно тому, как огонь, падая в заросль тростника, сжигает начисто не только то, что сухо, но и то из сырого, что соседствует с сухим.