Онлайн книга «Шаги в глубину»
|
Безвредная шалость — мы эту дрянь учили, чтобы складывать пальцы в «третью печать». Маленький спазм, совсем крохотный, но моему желудку хватит, и вот я уже сижу на коленях, передо мной — лужа желчи, а в животе все взрывается и никак не взорвется кластерная боеголовка. «Откуда эта мысль?» — Она что, обмочилась? — Нет, месячные. — Алекса, ты как?.. — Ах-ха-ха! Мамочкина, ты как, жива? — Все сядьте на места! Теперь боль повсюду, а лицо горит от позора, и мне так плохо, как не было еще никогда, и сжимаются кулаки, потому что я знаю, кто меня ударил и знаю, что меня нет. Этого. Мира. Нет. * * * Маячки еще работают, я вываливаюсь в черную кишку коридора между двумя рукавами энергии. Я уклоняюсь только потому, что тело меня не слушается. Моему бедному телу надо еще чуть-чуть продержаться, но если бы еще мозги не были там — в голове отжимающейся неудачницы, в голове потекшей неудачницы. В голове Алексы, которая никогда не… Больно. Очень-очень больно. — Она была добра с тобой? «Добра?!» — Она хотела тебе помочь?! «Помочь?!» Удар «силовым корпусом». И еще один. И еще. * * * — Александра, подожди. Я оборачиваюсь. Не люблю ее. Хочу подружиться, наверное, — но не люблю. — Что тебе, староста Фокс? — Я слышала, как другие кадеты отзываются о твоей матери. Это недопустимо. «Безумная дура», «мама Мамочкиной дочки», «Рыжая госпожа». Что из этого ты слышала, староста Фокс? Я смотрю на нее, понимаю, что у нее дурацкие веснушки, что над ней смеются из-за них. Не из-за мамы, не из-за того, что она заучка и дочка сумасшедшей. Из-за веснушек. Не люблю ее. Завидую — и не люблю. — У тебя все, староста? — Нет, постой. Ты меня не поняла. Она хватает меня за запястье — прохладной, сухой ладонью, и я мгновенно вспыхиваю, потому что это прямиком в холле, потому что — люди, потому что я бегу домой. Одна из немногих. — Староста? — Твоя мать обращается с тобой неправильно, Александра Люэ. Ты не должна этого всего! — Всего? — Всего. Ты хочешь быть инквизитором? — Хочу, это глупый вопрос, староста! Я злюсь. Глупая, глупая девчонка. — Ты плакала, когда потеряла сегодня своих пленных. Страх. Стыд — это ведь был простой симулятор, простая игрушка, в которой мне надо было всего-ничего: выйти из-под обстрела, увести корабль. Мой балл — лучший, мое решение — да обзавидуйтесь вы все, дряни! Но их было трое. Три шкалы уровня давления в тюремном отсеке. Три тысячи лишних килоджоулей на латание пробоины — это ведь так много, правда? — Неужели ты готова так встать на путь Мономифа?! Горячий шепот, слишком горячий: ну же, Алекса, она всего-навсего завидует тебе, ты ведь хочешь быть там, в космосе, ты хочешь быть Пламенем Первого Гражданина. Ведь есть мама, есть гражданство четвертого ранга, есть верный третий ранг… А мы смотримся глупо: две шепчущиеся девчонки посреди огромного холла, а над нами — купол звезд, перечеркнутый двумя кривыми мечами. — Я тебе помогу, Александра! Мой папа — завкафедрой войд-карго в филиале на Максильянисе. Ну, это тоже флот, но там… Там не надо убивать. — …Ты просто переведись! — Александра. Я вздрагиваю, вздрагивает рука на моем запястье. Маме надоело ждать меня на улице. Не вижу ее лица, совсем-совсем не вижу: оно в тени звездного купола, и мы уходим, а мама все говорит, говорит, говорит… Да, мама, я самая лучшая. Моя цель — стать лучшей дочерью Мономифа, взойти на единый путь, превратиться в орудие Первого Гражданина, а эта девочка просто мне завидует. Я знаю, мама. Знаю, буду. Знаю. Буду. Это мир, который был. Но это был не последний раз, когда я разговаривала со старостой Джахизой Фокс. * * * Я очнулась от скрежета — требовательного, громкого и непрерывного — во всем теле. Черт меня побери, — он был! Я продержалась целых сорок секунд, и нет смысла жалеть о боевой сыворотке, которой у меня не было. Я продержалась, а вопросы «что это было?» мы отложим на потом. И взрыв воспоминаний мы отложим на потом, потому что маячки не дадут мне много времени. От «силового корпуса» я отмахнулась, как от пощечины, пропустила совсем уже унылый «молот» и впечатала Валерию в стенку. То есть это мне показалось, что впечатала. Меня проволокло по коридору и прибило к стене, словно прессом — чистым, невидимым и весом с легкий бот. Прямо напротив с хрустом размазалась Гинемер. «О, а у нее вывих в локте». Уверена, что если бы смогла пошевелить хоть глазами, обнаружила бы у себя такой же. А потом между нами встала Лиминаль. Тяжело-то как, а? Кукла канцлера изучила Гинемер, неспешно обернулась ко мне. — Его Меч приказал доставить тебя к нему, — беловолосая подумала и добавила: — Немедленно. Пресс пропал, а я рухнула на пол. Маячки еще блокировали боль, но левая рука шевелилась очень плохо. В голове утихал скрежет, унимались теплые вихри, и я на правой руке подтянулась к распятой Валерии. И еще чуток. И еще. Ну, давай. Я видела только носки ее легких серебристых сапог, до них еще целая бесконечность, и мне надо успеть, пока… — Что ты делаешь? — спросил бесстрастный голос сверху. — Надо… Кое-что закончить. Я не успела, потому что скрежет замолчал, пронзительно тикнув напоследок, и вся отсроченная боль рухнула на меня — одним огромным пыльным контейнером из-под сверхтоплива. * * * — Как тебе это удалось? Уберите свет. Я втянула носом воздух и снова закрыла глаза. В них скопилась вся пыль этого древнего корабля и набились все осколки моего больного разума. Наверное. Иначе чего ж мне так больно смотреть? — Алекса, ты меня понимаешь? Увы, да. Я поняла, что отвечаю мысленно и приоткрыла рот. Челюсть оказалась слишком легкой, и двигать ею получалось очень щекотно. «Черт бы вас побрал, чем вы меня накачали?» |