Онлайн книга «Серп языческой богини»
|
Пусто. Тихо. Темно. На пороге комнаты – коробка, перевязанная подарочной лентой. И пышный синий бант. – Любопытной Варваре… – Саломея протянула руку к банту, но отдернула. Не сейчас. Спускалась она бегом, но все равно не успела. Дверь открылась, громко ударившись о стену, и дом наполнился людьми. Зоя. Толик. Далматов. Далматов. Толик. Зоя. Все живы. Целы? – Вы целы? Саломее не ответили. Зоя оттолкнула ее и бегом бросилась наверх. Толик упал на табурет и закрыл лицо руками. А Далматов просто застыл. Он дышал тяжело, вдыхая ртом, выдыхая носом. Левое веко подергивалось, взгляд же скользил по кухоньке. – С тобой все… – Какого хрена ты не там! – рявкнул Далматов, точно только теперь увидев Саломею. – Я же тебе сказал носа не высовывать! – Не высовывала. Ты цел? Кивнул. – Камера… моя камера… надо вернуться. – Толик медленно поднялся и потрогал щеку. – Надо вернуться за камерой. По щеке лилась кровь. Ссадина протянулась от уха до челюсти. И багряные ручейки спускались по шее, утопая в вороте свитера. – Сядь! – велел Далматов. – Камера… там камера… я должен вернуться. Толик вытер пальцы о рукав куртки. – Ты вернешься. Чуть позже. А сейчас надо остановить кровь! – Саломея взяла Толика за руку и подвела к печи. – Садись. Он подчинился. Вот только бормотать не прекратил: – Моя камера… а если теперь все? Если конец? Как я теперь без камеры? – Как-нибудь. – Я не хочу как-нибудь. Ссадина неглубокая. Но кровит сильно. И полотенце промокает насквозь. – Вот. Держи так, – Саломея прижимает холодную Толикову ладонь к полотенцу. – Крепко держи. Хорошо? Ему повезло. Толик сейчас не в состоянии понять, насколько ему повезло. Поэтому и ноет про камеру. Отойдет и успокоится. Главное ведь, что живой. – От окна отойди, – проворчал Далматов. – Мало ли что. Он снял куртку и аккуратно повесил ее на крючок. Перчатки отправил на печь. Поднял крышку, заглянул в ведро с водой и, хмыкнув, вернул крышку на место. – Воду придется вылить. – У меня камера погибла, – в который раз повторил Толик и, выронив полотенце, зарыдал. Он плакал красивыми крупными слезами, которые мешались с кровью и падали на свитер. Черные пятнышки на сером, почти узор. Лежа в гнезде из еловых лап, Калма наблюдала за домом. Она устала. Она безумно устала и теперь боролась со сном. …она так давно не спала… Вчера. Позавчера. И пять дней до того. Она вообще не умела спать долго, еще тогда, когда в доме жила старуха. Та вечно ворочалась, кашляла и стонала во сне, жалуясь на ноющие суставы. Потом старуха сползала с кровати и принималась ходить по дому. Она переставляла вещи, гремела посудой, и остатки сна уходили. Со временем Калма свыклась и со старухой, и с навязанной ею бессонницей. Потом, после старухиной смерти, Калма радовалась этим часам ночного одиночества, собственному отличию от прочих, обыкновенных людей, вроде тетки или нее. Тетка храпела. Она – посапывала, смешно пуская слюни на подушку. А Калма просто лежала в постели. Еловые лапы – мягче перин. И запах смолы успокаивает. Ветер шепчет колыбельную. Всего на минуту. Те, которые спрятались в доме, они никуда не уйдут. Калма тряхнула головой: пора было возвращаться. Она спустилась по лестнице из ветвей, ременных петель, замаскированных на дереве. У самой земли она поскользнулась и рухнула в сугроб. Винтовка упала рядом. Черное железо на белом снегу. И темнеющее небо над головой. Ожерелья из звезд и луна-кулон в оправе из зыбкого света. Она тонка, как серп. Но серп острее. Скоро он скользнет по натянутым нитям жизни, правда, тогда игра закончится. А пока Калма поднялась, подобрала винтовку и направилась к месту, где лежали остатки камеры. Вытоптанный снег. Капельки крови. И волки, застывшие в отдалении. – Я вам! – погрозила Калма, и волки растворились в сумеречных тенях. Крови мало… надо было брать чуть левее. А с другой стороны, хорошо, что получилось так: еще рано сзывать гостей. – А… а потом вдруг бах! И я ничего не поняла! – Зоя всхлипывала и картинно заламывала руки. Она вскидывала их к лицу, касаясь трепетными пальцами щек. Вздыхала и роняла на колени. А затем снова вскидывала. – Совсем-совсем ничего… а тут Толик раз и лежит. Я еще подумала – зачем он лежит? Холодно ведь! И кровь… я ненавижу кровь. Зоин рассказ длился второй час кряду. Он по-прежнему был эмоционален, бессвязен и бесполезен. Но Саломея слушала, все еще надеясь поймать в этом сплетении слов хоть что-то. Стреляли сверху. И пуля лишь погладила Толика. А пару сантиметров левее, и был бы труп. Вторая, если верить Далматову, окончательно разворотила камеру. – Я ему говорю: вставай, Толичка! А Илька вдруг как закричит: бегите! И я побежала! – Моя камера… моя камера… – Толик повторял эти два слова шепотом и раскачивался взад-вперед. С ним раскачивались табуретка и стол, в который Толик то и дело ударял локтем. На столе звенели стаканы и миски. На полу стояла та самая коробка с синим бантом. И Далматов все никак не решался открыть ее. А может, и вправду, не стоит? Вынести из дому, и все… – Значит, он приходил в дом? – на этот вопрос Далматова Саломея уже отвечала, поэтому кивнула: приходил. Стоял под дверью. Приглашал сыграть в прятки. А когда Саломея отказалась – едва не убил Толика. Но не убил же… и почему? – А я бежала быстро. Я быстрее всех в классе бегала! И сейчас тоже быстро… я не проверяла, конечно. У меня ноготь сломался, – пожаловалась она, выставив мизинец со сломанным ноготком. – Мелли, у тебя пилочки нет? А то я свой набор забыла. – Нет. – У тебя ничего нет! – В голоске Зои прорезались визгливые истеричные ноты. – Зайка, – мягко попросил Далматов, – помолчи, пожалуйста. Все помолчите. И он снова прижался к коробке ухом. Смешно. Это только в кино мина предупреждает о своем существовании тиканьем. А в жизни она лежит тихонько, как гадюка в норе. Ждет. Поджидает. Скоро дождется. Далматов все-таки не устоит, развяжет бант, снимет крышку и… – Лисенок, тебя можно попросить кое о чем? – он поднялся и поманил за собой. – Тебе не понравится, но других идей у меня нет. Саломея знает. Она не в обиде. Ей просто все еще немного жарко и неуютно в чужой одежде. Ей хочется домой, и Далматов обещал, что сегодня они уберутся с острова. Но снова не сдержал обещание. |