Онлайн книга «Князь Серебряный»
|
И Хлопко опрокидывался навзничь, бил в ладоши и кружился, словно кубарь. Глядя на него, рыжий песенник не вытерпел, схватил балалайку и пустился вприсядку помогать товарищу. Оба стали наперерыв семенить ногами и кривляться вокруг Максима. – Вишь, дьяволы! – сказал Перстень Серебряному. – Ведь они не просто убьют опричника, а замучат медленною смертью; я знаю обоих: уж коли эти пустились, значит, плохо дело; несдобровать молодцу! В самом деле, поимка опричника была для всей шайки настоящим праздником. Они собрались выместить на Максиме все, что претерпели от его товарищей. Несколько человек с зверскими лицами тотчас занялись приготовлениями к его казни. В землю вколотили четыре кола, укрепили на них поперечные жерди и накалили гвоздей. Максим смотрел на все спокойным оком. Не страшно было ему умирать в муках; грустно было умереть без меча, со связанными руками, и не слыхать в предсмертный час ни бранного окрика, ни ржания коней, а слышать лишь дикие песни да пьяный смех своих мучителей. «Обмануло меня вещее, – подумал он, – не такого я чаял себе конца. Да будет же надо мной божья воля!» Тут он заметил Серебряного, узнал его и хотел к нему подойти. Но рыжий песенник схватил его за ворот. – Постлана постель, – сказал он, – сымай кафтан, ложись, что ли! – Развяжите мне руки! – отвечал Максим, – не могу перекреститься! Хлопко ударом ножа разрезал веревки, которыми руки Максима были спутаны. – Крестись, да недолго! – сказал он, и когда Максим помолился, Хлопко и рыжий сорвали с него платье и стали привязывать его руки и ноги к жердям. Тут Серебряный выступил вперед. – Ребята! – сказал он голосом, который привык раздаваться в ратном строю, – слушайте! И звонкие слова резко пронеслись по толпе и, несмотря на шум и крики, долетели до самых отдаленных разбойников. – Слушайте! – продолжал князь. – Все ли вы хотите, чтоб я был над вами старшим? Может, есть меж вами такие, что не хотят меня? – Э! – закричал кто-то, – да ты, никак, на попятный двор! – Слышь ты, с нами не шути! – Дают атаманство, так бери! – Принимай честь, пока цел! – Подайте ж мне атаманский чекан! – сказал Серебряный. – Дело! – закричали разбойники. – Так-то лучше подобру-поздорову! Князю подали чекан Перстня. Никита Романович подошел прямо к рыжему песеннику. – Отвязывай опричника! – сказал он. Рыжий посмотрел на него с удивлением. – Отвязывай тотчас! – повторил грозно Серебряный. – Вишь ты! – сказал рыжий, – да ты за него, что ль, стоишь? Смотри, у самого крепка ль голова? – Окаянный! – вскричал князь, – не рассуждай, когда я приказываю! И, взмахнув чеканом, он разрубил ему череп. Рыжий повалился, не пикнув. Поступок Серебряного смутил разбойников. Князь не дал им опомниться. – Отвязывай ты! – сказал он Хлопку, подняв чекан над его головой. Хлопко взглянул на князя и поспешил отвязать Максима. – Ребята! – продолжал Никита Романович, – этот молодец не из тех, что вас обидели; я его знаю; он такой же враг опричнине, как и вы. Сохрани вас бог тронуть его хоть пальцем! А теперь нечего мешкать: берите оружие, стройтесь по сотням, я веду вас! Твердый голос Серебряного, повелительная осанка и неожиданная решительность сильно подействовали на разбойников. – Эге, – сказали некоторые вполголоса, – да этот не шутит! – И впрямь атаман! – говорили другие, – хоть кого перевернет! – С ним держи ухо востро, не разговаривай! Вишь, как уходил песенника! Так рассуждали разбойники, и никому не приходило более в голову трепать Серебряного по плечу или с ним целоваться. – Исполать тебе, князь! – прошептал Перстень, с почтением глядя на Никиту Романовича. – Вишь ты, как их приструнил! Только не давай им одуматься, веди их по дороге в Слободу, а там что бог даст! Трудно было положение Серебряного. Став в главе станичников, он спас Максима и выиграл время; но все было бы вновь потеряно, если б он отказался вести буйную ватагу. Князь обратился мыслию к богу и предался его воле. Уже начали станичники готовиться к походу, и только поговаривали, что недостает какого-то Федьки Поддубного, который с утра ушел с своим отрядом и еще не возвращался. – А вот и Федька! – сказал кто-то, – эвот идет с ребятами! Поддубный был сухощавый детина, кривой на один глаз и со множеством рубцов на лице. Зипун его был изодран. Ступал он тяжело, сгибая колени, как человек, через силу уставший. – Что? – спросил один разбойник. – Я чай, опять досталось? – прибавил другой. – Досталось, да не нам! – сказал Поддубный, садясь к огню. – Вот, ребятушки, много у меня лежало грехов на душе, а сегодня, кажись, половину сбыл! – Как так? Поддубный обернулся к своему отряду. – Давайте сюда языка, братцы! К костру подвели связанного детину в полосатом кафтане. На огромной голове его торчала высокая шапка с выгнутыми краями. Сплюснутый нос, выдававшиеся скулы, узенькие глаза свидетельствовали о нерусском его происхождении. Один из товарищей Поддубного принес копье, саадак и колчан, взятые на пленном. – Да это татарин! – закричала толпа. – Татарин, – повторил Поддубный, – да еще какой! Насилу с ним справились, такой здоровяк! Кабы не Митька, как раз ушел бы! – Рассказывай, рассказывай! – закричали разбойники. – А вот, братцы, пошли мы с утра по Рязанской дороге, остановили купца, стали обшаривать; а он нам говорит: «Нечего, говорит, братцы, взять с меня! Я, говорит, еду от Рязани, там всю дорогу заложила татарва, ободрали меня дочиста, не с чем и до Москвы дотащиться». – Вишь, разбойники! – сказал один из толпы. – Что ж вы с купцом сделали? – спросил другой. – Дали ему гривну на дорогу и отпустили, – ответил Поддубный. – Тут попался нам мужик, рассказал, что еще вчера татары напали на деревню и всю выжгли. Вскоре мы сами перешли великую сакму: сметили, по крайнему счету, с тысячу лошадей. А там идут другие мужики с бабами да с детьми, воют да голосят: и наше-де село выжгла татарва, да еще и церковь ограбили, порубили святые иконы, из риз поделали чепраки… – Ах они окаянные! – вскричали разбойники, – да как еще их, проклятых, земля держит! – Попа, – продолжал Поддубный, – к лошадиному хвосту привязали… |