Книга След хищника. Осколки, страница 19 – Дик Фрэнсис

— Они меня не били. Даже не угрожали. Они ничего подобного не говорили.

Пучинелли кивнул.

— Угрозы были для вашего отца.

— Папа, — с напряженным волнением сказала она, — ты же не заплатил столько? Это же все... ты же не мог...

Он ободряюще покачал головой.

— Нет-нет, ничего подобного. Не волнуйся... успокойся...

— Простите, — сказал я по-английски. Все удивленно повернулись ко мне — словно вдруг обои заговорили.

— Синьорина, — спросил я, — вас ни разу не перевозили с места на место? Особенно четыре-пять дней назад?

Она покачала головой.

— Нет.

Однако ее уверенность поколебалась, и, нахмурившись, она сказала:

— Я все время была в палатке. Но...

— Что «но»?

— Последние несколько дней чувствовался запах свежего хлеба, как в пекарне, и свет был вроде бы ярче... Но я подумала, что они, наверное, отодвинули занавески... хотя я вообще-то мало о чем думала. В смысле, я так много спала... так было лучше...

— Свет, — спросил я, — был дневной?

Она кивнула.

— В палатке было довольно темно, но мои глаза к этому так привыкли... они ни разу не включали свет. Думаю, ночью там было темно, но я ночами всегда спала.

— А вы не думаете, что вы могли спать и когда, положим, они переносили палатку из комнаты в комнату и снова ее устанавливали?

Она снова нахмурилась.

— Не так давно был день, когда я вообще едва проснулась. Было уже темно, и я чувствовала себя плохо... как вчера, когда я пришла в себя: и, Господи, — горячо воскликнула она, — как же я рада быть здесь, так отчаянно благодарна... Даже слов не нахожу. — Она уткнулась отцу в плечо, а он погладил ее по волосам, и глаза у него покраснели.

Пучинелли встал, официально попрощался с отцом и дочерью и вышел вместе со мной и стенографистом.

— Я могу вернуться, но, кажется, на сегодня довольно. — Он вздохнул. — Она так мало знает. Мало полезного. Похитители были очень осторожны. Если выяснишь еще что-нибудь, Эндрю, скажешь мне?

Я кивнул.

— Какова была величина выкупа? — спросил он. Я улыбнулся.

— Список номеров банкнот будет сегодня. Я передам его тебе. Кстати, у вас есть система «Айдентикит», как в Англии?

— Да, что-то вроде этого.

— Думаю, я мог бы составить портрет одного из похитителей. Не тех, кто был в осаде. Если ты хочешь.

— Если я хочу! Где ты его видел? Откуда знаешь, что он из них?

— Я видел его дважды. Я расскажу тебе, когда принесу списки.

— Когда? — требовательно спросил он.

— Когда приедет курьер. В любую минуту.

Курьер прибыл, когда Пучинелли садился в машину, потому я снова попросил напрокат «Фиат» и поехал за ним в управление. Соединив контуры голов с глазами, ртами, подбородками и линией волос, я остановился на двух изображениях.

— Ты мог видеть его сам из «Скорой» в ту ночь, когда началась осада, — сказал я.

— У меня других забот хватало.

Я кивнул и добавил к портрету уши.

— Он молод. Трудно сказать, сколько ему лет... однако не меньше двадцати пяти. Вероятно, где-то чуть за тридцать.

Я закончил лицо и профиль, но меня портрет не: удовлетворял, и Пучинелли сказал, что вызовет художника, который нарисует так, как я хочу.

— Он работает в цвете. И очень быстро.

Он позвонил, и получаса не прошло, как художник явился. Толстый, ворчливый, воняющий чесноком и почесывающийся, он жаловался на то, что его сорвали с места во время сиесты. Кто в здравом уме работает в два часа пополудни? Он разочарованно воззрился на результат моих усилий, вытащил из кармана толстый карандаш и быстро начал делать наброски на листе; Каждые несколько секунд он останавливался и, подняв брови, смотрел на меня, ожидая комментариев.

— Голова круглее, — сказал я, показывая руками. — Прилизанная круглая голова.

На листе возникла круглая голова.

— Дальше?

— Рот... малость тонковат. Нижняя губа чуть полнее.

Он остановился, когда я уже не мог представить никаких изменений, и показал результат своих трудов Пучинелли.

— Вот этот человек — такой, каким его запомнил ваш английский приятель, — фыркнул он. — Воспоминания обычно подводят, не забывайте.

— Спасибо, — ответил Пучинелли. — Иди, снова ложись спать.

Художник хрюкнул и ушел.

— Что с Лоренцо Травенти? — спросил я.

— Сегодня был еще жив.

— Хорошо, — с облегчением сказал я. В первый раз хоть что-то хорошее.

— Мы предъявили похитителям обвинение в покушении на убийство. Они протестуют. — Он пожал плечами. — Пока отказываются говорить что-либо о похищении, хотя, естественно, мы сказали им, что, если они выведут нас на остальных, им скостят срок. — Он взял рисунки. — Я покажу их этим двоим.

Они будут в шоке. — По лицу его скользнула плотоядная усмешка — сейчас это был прирожденный полицейский, готовый в любое мгновение спустить курок. Я видывал такое выражение на лицах других людей в форме и не презирал их за это. После напряжения последних недель он заслужил это удовольствие.

— Да, рация, — сказал, повернувшись было, Пучинелли.

— Да?

— Она может вести передачу и прием на частотах самолетов.

Я моргнул.

— Это ведь необычно, правда?

— Не совсем обычно. Оказалось к тому же, что это международная аварийная частота... которая все время прослушивается, и на ней явно не ловили никаких переговоров между бандитами. Мы сегодня утром проверяли аэропорт.

Я разочарованно покачал головой. Пучинелли вышел, горя желанием показать рисунки подследственным, а я вернулся на виллу.

— Ничего, если я кое о чем спрошу? — обратилась ко мне Алисия.

— Давайте.

— Я спрашивала папу, но он не отвечает, что само по себе ответ. Она помолчала. — Когда вы меня нашли, на мне было надето хоть что-нибудь?

— Пластиковый плащ, — сухо ответил я.

— Ох.

Не могу сказать, понравился ей мой ответ или нет. Некоторое время она размышляла, затем сказала:

— Я проснулась здесь одетой... я сто лет уже не носила одежды. Тетя Луиза с Иларией сказали, что не знают, что случилось. Это папа меня одел?

Потому он так растерян?

— А вы не ожидали, что окажетесь одетой? — с любопытством спросил я.

— Ладно... — Она замялась.

Я поднял голову.