Книга Давайте все убьем Констанцию, страница 11 – Рэй Брэдбери

— Просить не просит, а мертворожденные выблядки получаются. По всему Лос-Анджелесу с окрестностями, на вшивом Голливудском бульваре, в Мейнском тупике. Сожгите ее постель, пепел развейте и пригласите священника.

— Какого, откуда?

— Я вас с ним сведу. Теперь… — Произносить имя ей не хотелось. — Наша приятельница. Она вечно пропадает. Одна из ее уловок, пусть все из-за нее стоят на ушах. С ней достаточно час провести, чтобы встать на уши. До уличных беспорядков дело доходит. Знаете игру в дядю Уиггили? Там дядя Уиггили говорит: прыг да скок, прыг да скок, назад к Курятнику бегом!

— Но я ей нужен!

— Ничего подобного. Ее хлебом не корми, дай кому-нибудь напакостить. Блаженны паскудники, которым паскудство в радость. Она вас с потрохами сожрет. Будь она здесь, ей-богу, переехала бы ее каталкой. Наверное, из-за нее и Рим пал. А черт, — добавила она, — дайте-ка я снова гляну на вашу ладонь. — Массивное кресло заскрипело. Стена плоти угрожающе надвинулась.

— Вы собираетесь взять назад то, что увидели у меня на ладони?

— Нет. Я умею только видеть, что там написано. После этой жизни вас ждет другая. Газету порвите. Свадебное приглашение — в огонь. Уезжайте из города. Скажите ей, пусть сдохнет. Но не при встрече, а по телефону. Ну все, на выход!

— Куда мне теперь?

— Господи, прости. — Закрыв глаза, она прошептала: — Проверьте свадебное приглашение.

Я поднял карточку и всмотрелся.

— Шеймас Брайан Джозеф Раттиган, священник, собор Святой Вибианы.

— Скажите ему, его сестра в аду, причем дважды, пусть пришлет святой воды. Ну, проваливайте! У меня своих дел полно.

— Каких примерно?

— Сблевать.

Я зажал отца Шеймаса Брайана Раттигана в потной ладони, попятился и натолкнулся на Крамли.

— А вы кто? — Калифия наконец заметила моего спутника.

— Я думал, вы знаете, — отозвался он.

Мы вышли и закрыли за собой дверь. Дом дрогнул под весом Калифии.

— Предупредите ее, — крикнула она, — чтобы не вздумала вернуться.

Я взглянул на Крамли.

— О твоем будущем она ничего не сказала!

— Слава Тебе, Господи, за малые милости Твои.

Мы сошли по крутым бетонным ступеням, и у машины, при бледном лунном свете, Крамли посмотрел мне в лицо.

— Что это у тебя с физиономией?

— Только что я присоединился к церкви!

— Влезай, бога ради!

Дрожа всем телом, я сел в автомобиль.

— Куда?

— В собор Святой Вибианы.

— Ну и ну!

Он включил зажигание.

— Нет, — выдохнул я. — Еще одной очной ставки мне не выдержать. Домой, Джеймс, душ, три пива и на боковую. Констанцию словим утром.

На неспешном ходу мы миновали Каллахана и Ортегу. Крамли выглядел почти счастливым.

Перед душем, пивом и постелью я наклеил на стену у изголовья семь или восемь первых газетных полос — вдруг проснусь ночью и захочется напрячь мозги.

Все фамилии, фотографии, крупные и мелкие заголовки, сохраненные по загадочным и не столь загадочным причинам.

— Чтоб мне провалиться! — фыркнул у меня за спиной Крамли. — Собрался ломать голову над новостями, которые превратились в пшик, едва успев выйти из печати?

— Где-нибудь к утру они не иначе как отвалятся от стены, скользнут мне под веки и засядут в вязком, творческом отделе мозга.

— Творческий отдел! Японское бусидо! Американская мура! Думаешь, когда это старье съедет, как твоя крыша, оно куда-то двинется?

— Почему бы и нет? Если хочешь выдать, сначала нужно в себя вобрать.

— Подожди, пока я это прикончу. — Крамли выпил пиво. — Ляжешь с дикобразами, встанешь с пандами? — Он кивнул в сторону многочисленных фотоснимков, фамилий, жизней. — Констанция там где-нибудь есть?

— Не на виду.

— Отправляйся в душ. Я посторожу некрологи. Если они шевельнутся, я заору. А не хлебнуть ли нам напоследок «Маргариты»? [26]

— Я уж не ждал, что ты предложишь.

Нас ждал собор Святой Вибианы. В центре Лос-Анджелеса. Скид-роу. [27] В полдень мы двинулись на восток, избегая главных проспектов.

— Видел когда-нибудь У. К. Филдза [28] в «Если бы у меня был миллион»? Купил несколько покореженных «фордиков», чтобы бодать лихачей. Супер, — проговорил Крамли. — Вот почему я терпеть не могу магистрали. Хочется кого-нибудь расколошматить. Ты слушаешь?

— Раттиган, — сказал я. — Думал, я ее знаю.

— Черт. — Крамли улыбнулся краешком губ. — Да никого ты не знаешь. Ты поросенка от ваксы не отличишь, куда тебе написать великий американский роман. Навоображаешь личность, где ее и близко не лежало, вот и прут из-под пера волшебные принцы и добродетельные молочницы. Правда, большинство писателей и этого не умеет, так что твоя тягомотина сходит на безрыбье. А собачье дерьмо пусть реалисты подбирают.

Я молчал.

— Знаешь, в чем твоя беда? — рявкнул Крамли, но тут же смягчил тон. — Ты любишь людей, которые этого не заслуживают.

— Вроде тебя, Крам?

Он задумался.

— Нет, я ничего, — признал он. — Дырок во мне, что в твоем решете, но содержимое осталось. Поберегись! — Крамли стукнул по тормозам — Поповский домашний очаг!

Я бросил взгляд в окошко: собор Святой Вибианы стоял на давно заброшенной Скид-роу, где жизнь протекала замедленным темпом.

— Боже, вот где нужно было в свое время поселиться. Пойдешь внутрь?

— Гром и молния, нет! — отказался Крамли. — Меня в двенадцать лет выставили с исповеди: не с теми женщинами знался.

— Будешь еще когда-нибудь причащаться?

— Перед смертью. Ну, выпрыгивай, красавчик. От Царицы Калифии к царице ангелов.

Я выбрался наружу.

— Прочти за меня «Аве Мария», — проговорил мне в спину Крамли.

В соборе, сразу после полудня, было пусто, явившийся священник застал около исповедальни одну-единственную кающуюся, которую знаком пригласил войти.