Онлайн книга «Республика Шкид»
– Воробьев, слушай внимательно и пиши: сумма первых трех членов геометрической пропорции равна двадцати восьми, знаменатель отношения равен четырем целым и одной второй, третий член в полтора раза больше этого знаменателя. Теперь остается найти четвертый член. Вот ты его и найди. Воробей у доски. Он берет мел и грустно обводит глазами класс, потом начинает писать формулу. Педагог ходит по классу и нервничает. – И вы решайте! – кричит он, обращаясь к сидящим. – Нечего головами мотать. Но класс безучастен к его словам. Лохматые головы рассеянны. Лохматые головы возбуждены шумом, что врывается в окна бурными всплесками. На улице весна. Размякли мозги у старших от тепла и бодрого жизнерадостного шума, совсем разложились ребята. – Ну же, решай, головушка, – нетерпеливо понукает педагог застывшего Воробья, но тот думает о другом. Ему завидно, что другие сидят за партами, ничего не делают, а он, как каторжник, должен искать четвертый член. Наконец он собирает остатки сообразительности и быстро пишет. – Вот. – Неправильно, – режет халдей. Воробей пишет снова. – Опять не так. – Брось, Воробышек, не пузырься, опять неправильно, – лениво тянет Еонин. Тогда Воробей, набравшись храбрости, решительно заявляет: – Я не знаю! – Сядь на место. С облегченным вздохом Воробышек идет к своей парте и, усевшись, забывает о математике. По его мнению, гораздо интереснее слушать, как на парте сзади Цыган рассказывает о своих вчерашних похождениях. Во время прогулки он познакомился с хорошенькой девицей и теперь возбужденно об этом рассказывает. Его слушают с необычайным вниманием, и, поощренный, Цыган увлекся. – Смотрю, она на меня взглянула и улыбнулась, я тоже. Потом догнал и говорю: «Вам не скучно?» – «Нет, говорит, отстаньте!». А я накручиваю все больше да больше, под ручку подцепил, ну и пошли. – А дальше? – затаив дыхание, спрашивает Мамочка. Колька улыбается. – Дальше было дело… – говорит он неопределенно. Все молчат, зачарованные, прислушиваясь к шуму улицы и к обрывкам фраз математика. Джапаридзе уже несколько раз украдкой приглаживает волосы и представляет себе, как он знакомится с девушкой. Она непременно будет блондинка, пухленькая, и носик у нее будет такой… особенный. На «камчатке» Янкель, наслушавшись Цыгана, замечтался и гнусавит в нос романс: Очи черные, очи красные, Очи жгучие и прекрасные… – Черных, к доске! Как люблю я вас… – Черных, к доске! Грозный голос преподавателя ничего хорошего не предвещает, и Янкель, очнувшись, сразу взвешивает в уме все шансы на двойку. Двойку он и получает, так как задачу решить не может. – Садись на место. Эх ты, очи сизые! – злится педагог. Звонок прерывает его слова. Сегодня математика была последним уроком, и теперь шкидцы свободны, а через час первому и второму разряду можно идти гулять. Едва захлопнулась дверь за педагогом, как класс, сорвавшись с места, бросается к окнам. – Я занял! – Я! – Нет, я! Происходит горячая свалка, пока все кое-как не устраиваются на подоконниках. Лежать на окнах стало любимым занятием шкидцев. Отсюда они жадно следят за сутолокой весенней улицы. Они переругиваются со сторожем, перекликаются с торговками, и это им кажется забавным. – Эй, борода! Соплю подбери. В носу тает, – гаркает Купец на всю улицу. Сторож вздрагивает, озирается и, увидев ненавистные рожи шкидцев, разражается градом ругательств: – Ах вы, губошлепы проклятые! Ужо я вам задам. – О-го-го! Задай собачке под хвост. – Дядя! Дикая борода! На противоположной стороне стоят девчонки-торговки, они хихикают, одобрительно поглядывая на ребят. Шкидцы замечают их. – Девочки, киньте семечка. – Давайте деньги. – А нельзя ли даром? – Даром за амбаром! – орут девчонки хором. Закупка подсолнухов происходит особенно, по-шкидски изобретательно. Со второго этажа спускается на веревке шапка, в шапке деньги, взамен которых торговка насыпает стакан семечек, и подъемная машина плывет наверх. В разгар веселья в классе появляется Косталмед. – Это что такое? – кричит он. – А ну, долой с подоконников! Сразу окна очищаются. Костец удовлетворенно покашливает, потом спокойно говорит: – Первый и второй разряды могут идти гулять. Классы сразу пустеют. Остающиеся с тоской и завистью поглядывают через окна на расходящихся кучками шкидцев. Особой группой идут трое – Цыган, Дзе и Бобер. Они идут на свидание, доходят до угла и там расходятся в разные стороны. В классе тишина, настроение у оставшихся особенное, какое-то расслабленное, когда ничего не хочется делать. Несколько человек – на окнах, остальные ушли во двор играть в рюхи. Те, что на окнах, сидят и мечтают, сонно поглядывая на улицу. И так до вечера. А вечером собираются все. Приходят возбужденные «любовники», как их прозвали, и наперебой рассказывают о своих удивительных, невероятных приключениях. Уже распустились почки, и светлой, нежной зеленью покрылись деревья церковного сада. На улицах бушевала весна. Был май. Вечерами в окна Шкиды врывался звон гитары, пение, шарканье множества ног и смех девушек. А когда начались белые ночи, к шкидцам пришла любовь. Разжег Цыган, за ним Джапаридзе. Потом кто-то сообщил, что видел Бобра с девчонкой. А дальше любовная горячка охватила всех. Едва наступал вечер, как тревога охватывала все четвертое отделение. Старшие скреблись, мылись и чистились, тщательно причесывали волосы и спешили на улицу. Лишение прогулок стало самым страшным наказанием. Наказанные целыми часами жалобно выклянчивали отпуск и, добившись его, уходили со счастливыми лицами. Не останавливались и перед побегами. Улица манила, обещая неиспытанные приключения. Весь Старо-Петергофский, от Фонтанки до Обводного, был усеян фланирующими шкидцами и гудел веселым смехом. Они, как охотники, преследовали девчонок и после наперебой хвалились друг перед другом. Даже по ночам, в спальне, не переставали шушукаться и, уснащая рассказ грубоватыми подробностями, поверяли друг другу сокровенные сердечные тайны. Только двоих из всего класса не захватила общая лихорадка. Костя Финкельштейн и Янкель были, казалось, по-прежнему безмятежны. Костя Финкельштейн в это время увлекался поэтическими образами Генриха Гейне и, по обыкновению, проморгал новые настроения, а Янкель… Янкель грустил. |