Онлайн книга «Республика Шкид»
– Он был… вроде графа… Служил у графа… кучером… Тоня долго смеялась над Гришкой и прозвала его графским кучером. Гришка привык к Тоне, и ему было даже скучно без нее. И неизвестно, во что бы перешла эта дружба, если бы не беда, свалившаяся на Гришку. Но, как известно, Гришка здорово набузил, и вот в канцелярии распределителя ему уже готовили сопроводительные бумаги в Шкид. Последнюю ночь друзья не спали. Гришка, скорчившись, сидел на кровати около подруги. – Я люблю тебя, – шептала Тоня. – Давай поцелуемся на прощанье. Она крепко поцеловала Гришку, потом, оттолкнув его, заплакала. – Брось, – бормотал растроганный Гришка. – Черт с ним, чего там… Чтобы утешить подругу, он тоже поцеловал ее. Тоня быстро схватила его руку. – Я к тебе приду, – сказала она. – Поклянись, что и ты будешь приходить. – Клянусь, – пробормотал уничтоженный и растерянный Гришка. Утром он уже был в Шкиде, вечером пошел с новыми друзьями сшибать окурки, а через неделю огрубел, закалился и забыл клятву. Но однажды дежуривший по кухне Горбушка, необычайно взволнованный, ворвался в класс. – Ребята! – заорал он, давясь от смеха. – Ребятки! Янкеля девчонка спрашивает. Невеста. Класс ахнул. – Врешь! – крикнул Цыган. – Врешь, – пролепетал сидевший в углу Янкель, невольно задрожав от нехорошего предчувствия. – Вру? – завопил Горбушка. – Я вру? Ах, мать честная! Хряй скорее!.. Янкель поднялся и, едва передвигая онемевшие ноги, двинулся к дверям. А за ним с ревом и гиканьем сорвался весь класс. – Амуры крутит! – ревел Цыган, гогоча. – Печки-лавочки! А ну, поглядим-ка, что за невеста! Орущее, свистящее, ревущее кольцо, в котором, как в хороводе, двигался онемевший от ужаса Янкель, ввалилось в прихожую. Тут Янкель и увидел Тоню Маркони. Она стояла, прижавшись к дверям, и испуганно озиралась по сторонам, окруженная пляшущими, поющими, кривляющимися шкидцами. Горбушка дергал ее за рукав и кричал: – Вон он, вон он, твой Гриха! Тоня бросилась к Янкелю как к защитнику. Янкель, взяв ее руку, беспомощно огляделся, ища выхода из адского хоровода. – Янкель с невестой! Янкель с невестой! – кричали ребята, танцуя вокруг несчастной парочки. – Через почему такое вас двое? – пел петухом Воробей в самое ухо Янкелю. – Дю-у-у! – вдруг грохнул весь хоровод. Тоня, взвизгнув, зажала уши. У Янкеля потемнело в глазах. Нагнув голову, он, как бык, ринулся вперед, таща за собой Тоню. – Дю-у-у! – стонало, ревело и плясало вокруг многоликое чудовище. Янкель пробился к дверям, вытолкнул Тоню на лестницу и выскочил сам. Кто-то напоследок треснул его по шее, кто-то сунул ногой в зад, и он как стрела понесся вниз. Тоня стояла внизу на площадке. Губы ее вздрагивали. Она стыдилась взглянуть на Янкеля. Янкель, почесывая затылок, бессвязно бормотал о том, что ребята пошутили, что это у них такой обычай, а самому было и стыдно, и досадно за себя, за Тоню, за ребят. Разговор так и не наладился. Тоня скоро ушла. Две недели вся школа преследовала Янкеля. Его вышучивали, над ним смеялись, издевались и – больше всего – негодовали. Шкидец – и дружит с девчонкой. И смех, и позор. Позор на всю школу. Янкель, осыпаемый градом насмешек, уже жалел, что позволил себе дружить с девчонкой. «Дурак, баба, нюня!» – ругал он себя, с ужасом вспоминая прошлое, но в глубине осталась какая-то жалость к Тоне. Многое передумал Янкель за это время и наконец принял твердое решение, как и подобало настоящему шкидцу. Через две недели Тоня снова пришла в Шкиду. Она осталась на дворе и попросила вызвать Гришу Черных. Янкель не вышел к ней, но выслал Мамочку. – Вам Гришу? – спросил, усмехаясь, Мамочка. – Ну так Гриша велел вам убираться к матери на легком катере. Шлет вам привет Нарвский совет, Путиловский завод и сторож у ворот, Богомоловская улица, петух да курица, поп Ермошка и я немножко! Мамочка декламировал до тех пор, пока сгорбившаяся спина девочки не скрылась за воротами. Вернувшись в класс, он доложил: – Готово… На легком катере. – Молодец Янкель! – восхищались ребята. – Как отбрил. Янкель улыбался, хотя радости от подвига не чувствовал. Честь Шкиды была восстановлена, но на душе у Янкеля остался какой-то мутный и грязный осадок. А вот теперь, через два года, Янкель снова вспомнил Тоню. На его глазах ломались традиции доброго старого времени. То, что тогда было позором, теперь считалось подвигом. Теперь все бредили, все рассказывали о своих подругах, и тот, у кого ее не было, был самый несчастный и презираемый всеми. «За что же я ее тогда?» – с горечью думал Янкель, и едкая обида на ребят разъедала сердце. Ведь это из-за них он прогнал Тоню, а теперь они сами делали то же, и никто не смеялся над ними. Янкель ходил мрачный и неразговорчивый. Думы о Тоне не выходили из головы, и с каждым днем сильнее росло желание увидеть ее, пойти к ней. Однажды Янкель открыл свою тайну Косте Финкельштейну. Костя выслушал его и, щуря темные подслеповатые глаза, важно сказал: – По-моему, тебе надо сходить к ней. – Ты думаешь? – обрадовался Янкель. – Я думаю, – сказал Костя. Наступал вечер. Шкидцы торопливо чистились, наряжались, нацепляли на грудь жетоны и один за другим убегали на улицу, каждый к своему заветному уголку. Только Костя не торопился. Он доставал из парты томик любимого Гейне, засовывал в карман оставшийся от обеда кусок хлеба и уходил. Косте еще не довелось мучиться, ожидая любимую где-нибудь в условном месте, около аптеки или у ларька табтреста. Костино сердце дремало и безмятежно отстукивало секунды его жизни. Костя любил только Гейне и сквер у Калинкина моста. Скверик был маленький, грязноватый, куцый, обнесенный жидкой железной решеткой, но Косте он почему-то нравился. Каждый день Костя забирался сюда. Здесь, в стороне от шумной улицы, усевшись поудобнее на скамье, он доставал хлебную горбушку, раскрывал томик стихов и углублялся в чтение. Стоило только Костиным глазам скользнуть по первым строчкам, как все окружающее мгновенно исчезало куда-то и вставал новый, невиданный мир, играющий яркими цветами и красками. Костя поднимал голову и, глядя на темнеющую за решеткой Фонтанку, вдохновенно декламировал:Воздух свеж, кругом темнеет, И спокойно Рейн бежит, |