Онлайн книга «Заживо погребенные»
|
– Все зависит от того, раскроем ли мы дело. Но если Чэпмен спросит тебя, скажи, что я согласилась. Приняв душ, я тепло оделась и смотрела новости, пока портье не сообщил, что машина Майка ждет меня на улице. Мы выпили кофе по дороге к Западной 183-й улице. По словам Майка, бывшая территория Нью-Йоркского университета в верхней части города была куплена в 1890-х. Для строительства факультета изящных искусств пригласили великого архитектора Стэнфорда Уайта. Миновав охрану, мы двинулись в сторону административного здания. За домами виднелся величественный медный купол с зеленоватым налетом на бронзе. Сразу бросалось в глаза, что Мемориальная библиотека Гулдов была копией римского Пантеона. Охранник у входа указал нам на парковку неподалеку от ступеней. Майк решил не ставить парковочный знак полиции на переднее стекло – не стоило на небольшой территории университета афишировать наше присутствие. Просторный старинный вестибюль кишел студентами. Никто не вылезал на улицу из-за холода и ветра. Внутренние массивные колонны из зеленого мрамора, матовые стекла работы Тиффани и купол, обшитый золотом в четырнадцать карат, явно не соответствовали нынешнему тощему бюджету общинного колледжа. На застекленной доске висел список преподавателей и карта территории университета. На дверце зияла трещина. Ной Торми был в списке преподавателей английского отделения. Его кабинет располагался на третьем этаже бывшего здания библиотеки. – С чего ты думаешь начать? – спросила я, поднимаясь по темной лестнице. – Иди за мной. Не будем торопить события. Кабинет Торми был пуст. К нему прилегал лекционный зал номер 326, и в коридоре слышался голос преподавателя. Мы остановились и прислушались. На стене рядом с дверью висело расписание. Лекцию читал профессор Торми. Примерно тридцать студентов развалились на стульях. Лишь несколько старательно конспектировали лекцию. – «Литературная биография» Кольриджа – это величайший труд в области литературной критики. Там говорится обо всем, что нужно знать для анализа стихотворения. Она отсекает все, что мешает пониманию поэзии. Кольридж написал «Биографию», считая произведение своего товарища – Уильяма Вордсворта – величайшим поэтическим достижением своего времени. [19] Майк взглянул на меня и прошептал: – Кажется, попался. – Накрепко. Я снова заглянула в зал: лектора почти никто не слушал. Он совсем не владел аудиторией. – Кольридж обозначает словом «фантазия» форму памяти. Поэту, без сомнения, нужна фантазия, но лишь как вместилище образов – то, чем для всех нас является память. Воображение – вот высшая форма творчества. Это заложено в словах и в умах великих поэтов, оно добавляет радость к… Прозвучал звонок, и студенты, захлопнув тетради, вышли из аудитории – остались только две девушки, которые глотали каждое слово лектора. Профессору было за пятьдесят. Он носил двухфокусные очки, у него был заметный живот и неухоженные, сальные темные волосы. Он вышел из аудитории, рассказывая своим двум ученицам об образах второй и третьей степени. – Извините, сэр, вы профессор Торми? – спросил Майк. Тот кивнул. – Не могли бы вы уделить нам несколько минут? Может, пройдем в ваш кабинет? Он провел рукой по волосам, безуспешно пытаясь понять, кто мы такие. Мысль о полиции могла прийти ему в последнюю очередь. – Вы из администрации? Майк дождался, пока студентки уберут тетради в рюкзаки и уйдут. – Полиция Нью-Йорка, – представился он. Торми нахмурился и повел нас в свой маленький кабинет. Включил свет, закрыл дверь и предложил сесть. Он обошел вокруг стола, убрал в сторону три желтые розы, которые лежали поверх бумаг, и разложил перед собой конспекты лекций. – Какой у вас вопрос? Майк представил нас обоих. – Мы ведем дело об исчезновении человека. Сказать «об исчезновении» – намного лучше, чем признаться людям, что они замешаны в расследовании убийства. Или двух. – Студентки? – спросил он, дергая краем рта. – Да. Студентка Нью-Йоркского университета. – Я не работаю там уже больше десяти лет. – Вам что-нибудь говорит имя Аврора Тейт? – Нет, – последовал ответ. То ли тик у него был постоянный, то ли он был вызван вопросами Майка. – Она пропала на территории Вашингтон-сквер более двадцати лет назад. – Но при чем здесь я? – Он переводил взгляд с меня на Майка. – Не могли бы вы рассказать, почему решили сменить Нью-Йоркский университет на Бронкский общинный колледж? – спросил Майк. Торми вздрогнул и засмеялся: – Я думал, что даже новичок в полицейских делах мог понять, что это был не совсем мой выбор. Я перешел границы, мистер Чэпмен. По-моему, декан квалифицировал это так. – Это касалось студентки? – Двух, – признался Торми, мусоля уголок тетради. – Это случалось не один раз, и университет не мог больше закрывать на это глаза. – Вы работали на постоянной основе? – спросила я. – Скажу больше, мисс Купер. У меня были самые замечательные студенты, каких только можно себе представить. А здесь есть несколько фантазеров, которые хотят уехать из Бронкса, но для большинства английский – это второй язык, и совсем чужой. – Вы по-прежнему преподаете английскую литературу? – Английскую и американскую. К счастью, мне нравится звук собственного голоса. Я пытаюсь их учить. Это все, что я могу делать. – У вас сегодня была полная аудитория. – Начался новый семестр, поэтому посещаемость должна быть не меньше шести занятий. Думаю, большинство уже отходили. – Но почему вы ушли из Нью-Йоркского университета именно в этот колледж? – спросила я. – В заведения такого уровня здесь, в Нью-Йорке, я уже не мог сунуться. К тому же моя семья живет в этом районе. Я не хотел уезжать из города и решил, что буду отбывать наказание здесь, дожидаясь лучших времен, – смущенно произнес Торми. – Я не смог поступить по-другому. – Профессор, может быть, другие имена вызовут у нас какие-то ассоциации? – спросил Майк. – Конечно, попробуем, – ответил тот, опять вздрогнув. – Гвиди. Джино Гвиди. Торми покачал головой. – Ичико. Доктор Ву-Джин Ичико. Угол рта у Торми дернулся от напряжения. |