Онлайн книга «Представление»
|
«Выпьешь, — думаю, — с тобой… Одно расстройство». Я не хотел его огорчать. Не стал говорить, что его ребенок забракован. Но Штейн уже был в курсе дела. — Юбилейный материал готовишь? — Пытаюсь. — Хочешь нас прославить? — Видишь ли, — говорю, — тут нужна рабоче-крестьянская семья. А вы — интеллигенты… — Жаль. А я уже стих написал в такси. Конец такой: На фабриках, в жерлах забоев, На дальних планетах иных — Четыреста тысяч героев, И первенец мой среди них! Я сказал: — Какой же это первенец? У тебя есть взрослая дочь. — От первого брака. — А, — говорю, — тогда нормально. Штейн подумал и вдруг сказал: — Значит, антисемитизм все-таки существует? — Похоже на то. — Как это могло появиться у нас? У нас в стране, где, казалось бы… Я перебил его: — В стране, где основного мертвеца еще не похоронили… Само название которой лживо… — По-твоему, все — ложь! — Ложь в моей журналистике и в твоих паршивых стишках! Где ты видел эстонца в космосе? — Это же метафора. — Метафора… У лжи десятки таких подпольных кличек! — Можно подумать, один ты — честный. А кто целую повесть написал о БАМе? Кто прославлял чекиста Тимофеева? — Брошу я это дело. Увидишь, брошу… — Тогда и не упрекай других. — Не сердись. — Черт, настроение испортил… Будь здоров. Теппе встретил меня на пороге. — Кузина родила из шестой палаты. Вот данные. Сама эстонка, водитель автокары. Муж — токарь на судостроительном заводе, русский, член КПСС. Ребенок в пределах нормы. — Слава богу, кажется, подходит. Позвоню на всякий случай. Туронок сказал: — Вот и отлично. Договоритесь, чтобы ребенка назвали Лембитом. — Генрих Францевич, — взмолился я, — кто же назовет своего ребенка Лембитом! Уж очень старомодно. Из фольклора… — Пусть назовут. Какая им разница?! Лембит — хорошо, мужественно и символично звучит… В юбилейном номере это будет смотреться. — Вы могли бы назвать своего ребенка — Бовой? Или Микулой? — Не занимайтесь демагогией. Вам дано задание. К среде материал должен быть готов. Откажутся назвать Лембитом — посулите им денег. — Сколько? — Рублей двадцать пять. Фотографа я пришлю. Как фамилия новорожденного? — Кузин. Шестая палата. — Лембит Кузин. Прекрасно звучит. Действуйте. Я спросил у Теппе: — Как найти отца? — А вон. Под окнами сидит на газоне. Я спустился вниз. — Але, — говорю, — вы Кузин? — Кузин-то Кузин, — сказал он, — а что толку?! Видимо, настрой у товарища Кузина был философский. — Разрешите, — говорю, — вас поздравить. Ваш ребенок оказался 400000-м жителем нашего города. Сам я из редакции. Хочу написать о вашей семье. — Чего писать-то? — Ну, о вашей жизни… — А что, живем неплохо… Трудимся, как положено… Расширяем свой кругозор… Пользуемся авторитетом… — Надо бы куда-то зайти, побеседовать. — В смысле — поддать? — оживился Кузин. Это был высокий человек с гранитным подбородком и детскими невинными ресницами. Живо поднялся с газона, отряхнул колени. Мы направились в «Космос», сели у окна. Зал еще не был переполнен. — Денег — восемь рублей, — сказал Кузин, — плюс живая бутылка отравы. Он достал из портфеля бутылку кубинского рома. Замаскировал оконной портьерой. — Возьмем для понта граммов триста? — И пива, — говорю, — если холодное… Мы заказали триста граммов водки, два салата и по котлете. — Нарезик копченый желаете? — спросил официант. — Отдохнешь! — реагировал Кузин. В зале было пустынно. На возвышении расположились четверо музыкантов. Рояль, гитара, контрабас и ударные. Дубовые пюпитры были украшены лирами из жести. Гитарист украдкой вытер ботинки носовым платком. Затем подошел к микрофону и объявил: — По заказу наших друзей, вернувшихся из курортного местечка Азалемма… Он выждал многозначительную паузу. — Исполняется лирическая песня «Дождик каплет на рыло!..» Раздался невообразимый грохот, усиленный динамиками. Музыканты что-то выкрикивали хором. — Знаешь, что такое Азалемма? — развеселился Кузин. — Самый большой лагерный поселок в Эстонии. ИТК, пересылка, БУР… Ну, давай! Он поднял стакан. — За тебя! За твоего сына! — За встречу! И чтоб не последняя… Две пары отрешенно танцевали между столиками. Официанты в черно-белой униформе напоминали пингвинов. — По второй? Мы снова выпили. Кузин бегло закусил и начал: — А как у нас все было — это чистый театр. Я на судомехе работал, жил один. Ну, познакомился с бабой, тоже одинокая. Чтобы уродливая, не скажу — задумчивая. Стала она заходить, типа выстирать, погладить… Сошлись мы на Пасху… Вру, на Покрова… А то после работы — вакуум… Сколько можно нажираться?.. Жили с год примерно… А чего она забеременела, я не понимаю… Лежит, бывало, как треска. Я говорю: «Ты, часом, не уснула?» — «Нет, — говорит, — все слышу». — «Не много же, — говорю, — в тебе пыла». А она: «Вроде бы свет на кухне горит…» — «С чего это ты взяла?» — «А счетчик-то вон как работает…» — «Тебе бы, — говорю, — у него поучиться…» Так и жили с год… Кузин вытащил из-за портьеры бутылку рома, призывно ее наклонил. Мы снова выпили. Гитарист одернул пиджак и воскликнул: — По заказу Толика Б., сидящего у двери, исполняется… Пауза. Затем — с еще большим нажимом: — Исполняется лирическая песня: «Каким меня ты ядом напоила?..» — Ты сам женат? — поинтересовался Кузин. — Был женат. — А сейчас? — Сейчас вроде бы нет. — Дети есть? — Есть. — Много? — Много… Дочь. — Может, еще образуется? — Вряд ли… |