Онлайн книга «1993»
|
На сцене в широкой черной канатной клетке под электронную музыку приседала пленница в белых и желтых перьях. “А он ведь вряд ли богат. Где он деньги берет? Получил гонорар за свой экран? А может, голодает, тратит на меня всё до копейки. Ну, тронь меня, тронь!” Она покосилась: Виктор замком сцепил пальцы поверх букета, словно заранее отрекшись от поползновений. Танцор в красном трико простер объятия, и пленница через канат прыгнула к нему. Он заламывал, гнул, подбрасывал ее, увлекал в сторону зеленого лесного фона, а тем временем, извиваясь, к ним подкрадывались четверо в черном со стальными когтями. В Лене заиграла тревога. Так и будут ходить до скончания века по киношкам и балетам. Или походят и перестанут. Влюбился? Да, видно, что влюбился. Она пошарила в себе и, не найдя взаимности, всей женской природой поняла, что еще немного – и Виктор начнет отдаляться. Похоже, он уже сживался с бесплотностью увлечения. Лена так чувствовала. Его тревожный трепет – это озноб страсти, способный перейти в охлаждение, когда хватит случайного окрика, порыва ветра и ухажер отпадет, как сухой лист. Тогда (допустим, поспешно женившись на какой-то другой, нелюбимой) он, может быть, станет лелеять имя Лены сквозь жизнь, но во сне, втайне даже от себя, уже не готовый к любви наяву. Ритмичная музыка, в которой слышались трески и трели, засасывала головокружением. Но теперь четверо танцоров в красном, тоже с когтями, теснили четверку черных. Те и другие подкидывали ноги высоко и часто, как будто махали крыльями. Наступая, красные мимолетными движениями развалили клетку, которая сделалась грудой тряпья. “Ничего страшного, – думала Лена, – больно нужен мне такой муж. Надо его помучить и первой отойти”. – Ты мне снилась… – сказал он в ухо, когда с толпой покидали зал. – Надеюсь, не в кошмаре! – она забрала у него цветы. – Это был сказочный сон! Как сегодняшний балет! Только лучше! Жалко, что мы не смотрели мой сон вместе! Стояли на эскалаторе, она заслонялась розами, и он поделился, жалобно и со смутным упреком: – Запуск экрана перенесли. Мне тут выговор был. Напутал я. Сидел, чертил, а думал о другом… Этой ночью всё исправил. Странное дело: то, что раньше мне давалось, как орешки, теперь я начина… – А я в командировку лечу. – Когда? Куда? – сразу переключился. – В четверг. В Грузию. Говорят, рай на земле: море, фрукты, вино и люди горячие. В смысле, солнечные. – Надолго? – Это что, допрос? – засмеялась. Она смеялась и не могла остановиться, видя, как под ее смех в его светлых глазах приплясывает ужас. – Эскалатор кончается! – засмеялась громче. Виктор нелепо подпрыгнул и чуть не рухнул, ей стало еще смешнее. – За мной тут сосед приударил, – зачем-то сказала она на платформе. – Что делает? Загрохотал поезд, и Лена специально стала говорить неясно. – Что делает? – снова закричал Виктор уже в вагоне, плюхнувшись рядом. – Ждет меня! У подъезда! – Гадости говорит? – Комплименты! – Я тебя провожу! – Нет! – Я всё равно твой адрес узнаю! На них смотрели пассажиры, Виктор что-то выспрашивал, Лена не отвечала: она состроила таинственную рожицу сидевшему напротив мужчине в шляпе и с чемоданчиком. Тот поймал ее взгляд, смутился, снял шляпу “Если честно, мне всё надоело!” – Виктор вскочил, бросился в раскрывшиеся двери, но через несколько мгновений успел прыгнуть в другие, уже закрывавшиеся. Сел к Лене снова. Вышли на “Щукинской”. – Спасибо за цветы! – поклонилась шутейно. – Позволь мне… вместе… – он вцепился в ворот своей рубахи, пуговица отскочила, как плевок. – Я только провожу… Чтоб никто… не приставал… – О чем ты? Всё, мне некогда! – она вышла на улицу, чувствуя, что будет продолжение. Возле метро погляделась в блестящее серебряными буквами “телефон-автомат” стекло и, поправляя волосы, заметила серую фигуру Виктора, болтавшуюся среди пешеходов. Внезапно Лене захотелось куда-нибудь позвонить, пообщаться пусть даже с пустой трубкой. Всей женской природой она ощутила, что так сейчас будет правильно: встать с трубкой в автомате. Зачем? Причины были путаными, но тем путанее станут ревнивые домыслы Виктора. Положила букет поверх аппарата, бросила монетку, набрала мачеху. – Привет! На балет ходили. Да, красотища. Немцы так танцуют! Цвета у них такие насыщенные! Музыка, правда, не совсем в моем вкусе. Понимаешь, что-то мне этот Ломоносов надоел. Какой-то он скучный. Надоел, и всё. Ладно, я тебе перезвоню. Она взяла букет, невзначай стрельнула глазами по сторонам, – преследователя не видно, – опять поправила волосы, отражаясь в стекле. Досадливо тряхнув головой и розами, Лена заспешила к дому. Вокруг простирались нерешительные сумерки весеннего вечера, когда все звуки обострены: скрип качелей, звон посуды из окон, отголоски песен и плачей. С душераздирающим визгом где-то неподалеку пронеслась скорая, подгоняя темноту и сближая тени. Лена подошла к подъезду. Прислонившись к двери, стоял сухой и желтый немолодой сосед с третьего этажа. – С цветами… И сама цветок. А меня моя выставила и не пускает. – Наверно, пьете много. – Пью. Но и работаю. Я работяга самый настоящий! – Троекратно ударил себя в грудь, отбивая маршевый ритм. – Заходи, родной, не стой над душой! – сказал кому-то у Лены за спиной. Оглянулась – это был Виктор. Он ринулся на мужичка, схватил за уши и с вежливой яростью отпечатал: – Сука, твою мать, это моя девушка, мразота, еще раз заговоришь, глаза натяну на… Подтянутое за уши лицо мужичка исказилось: глаза сузились, углы рта приподнялись в дьявольской усмешке. Он был похож на презирающего палачей запытанного китайца. – Дурак, пусти его! Через полчаса она делилась с мачехой не без удовольствия: – Перед соседом опозорил. А если он Костю встретит и что-нибудь пронюхает – ты представляешь, какая драка будет! Надо рвать. Достал он меня, сил нет. Он не просто скучный, он ревнивец ужасный. Хоть бы сначала замуж позвал, а потом ревновал. И влюбился он как-то не по-людски. Я даже думала: притворщик. Всё, я с ним порву. С таким радости не будет. Тяжелый характер. – То, что характер есть, – это дело. Я тебе сразу сказала: человек серьезный. Перспективный. Вот и ты к нему посерьезней, Лен. – Как посерьезней? Всё ты воду льешь со своими советами. Не хочу я с ним ходить и не буду. И потом… Он всегда в одном и том же, в костюме этом. Что, у него другой одежды нет? – Может, и нет. Он же паренек общажный. Ты за богатыми-то не гонись, которые в разное наряжаются. – И пахнет от него. То потом несет, то он так наодеколонится, что дышать противно. |