Онлайн книга «1993»
|
– Было. Да я отшила. Близость с Костей не давала Лене ожидаемого, но он ей нравился. Ее смущала неопределенность их отношений, она хотела от него решительного объяснения. Иногда одна перед зеркалом, глядя на свою грудь, она думала: “Надо же, у меня есть любовник” – и чувствовала себя героиней романа. И она решила незатейливо его проверить. – Мне надо с тобой поговорить… Они полулежали на диване. – О чем? – Я забеременела. Лицо Кости залила мгновенная бледность с синеватым отливом. – Ты уверена? Задержка? Мочу сдавала? – опытно оттарабанил он. – Угу… – Я против, – сказал, как отрезал. – Почему? – Это не входит в мои планы, – он глядел не моргая. – А я всё равно буду рожать! – Пожалуйста, не делай глупостей! У меня есть хороший врач, профессор… – Тебе не нужен наш ребенок? – Знаешь, мне школы хватает. Так орут, бесятся. Страшно представить, что домой приду, а там то же самое. – Может, и жениться не надо? – не выдержала она. – Может быть, может быть… – он дергал себя за усики. – Пошел отсюда вон! – закричала Лена. – Тише, тише, тише… – Костя стремительно собрался и ушел. После этого он несколько раз пытался зайти – не пускала, на улице отворачивалась. “Послушай”, – сбежал он сверху, когда открывала квартиру. “Я всё придумала, успокойся”. И он успокоился, отлип. Но вечером и утром Лена слышала, как он выходит с собакой, и затаивала дыхание. Теперь, когда Валентина Алексеевна спрашивала: “Что там твой ухажер?” – Лена отвечала: “Ничего, надоел” – и сворачивала тему. После киносеанса Лена шла с Виктором к метро. Оба молчали. Она думала: “Разве я не дура? Парень добрый, сострадающий. Даже людей из фильмов жалеет. Наверное, тоже ищет настоящей любви. Взял за руку, а я… Чего ради выдернула? Может, я нетронутая какая, никогда меня за руку мужик не держал? Ах, цаца. Дала бы подержать… От меня не убудет. Нет же. Взрослая уже, почти тетка. А всё чего-то воображаю. Наверное, он удивился, подумал: идиотка. А я и есть – идиотка. И хамка”. Подошли к метро. – Лен, – позвал Виктор. – Чего? – Ну не отворачивайся, Лен… Ты меня не простишь? – Как? – изумленно спросила она. Весь следующий месяц они отдавались “культурной программе”, как называла их занятия Валентина Алексеевна. – Ты его культурной программой маленько подави. Чтоб на серьезность настроился. А если в ресторан потащит или, того хуже, в гости придет – быстро распустится. Ты с ним построже, ты же слишком мягкая, а мужик это чует, вот и наглеет. Ты помучай, ревность вызови. Скажи: меня в Большой театр известный писатель звал. Но и надежду подари: отказала, мол. Пошли в “Ударник” на “Афоню”. Еще не погасили свет, когда он потянулся рукой, но Лена так выразительно спросила: “Куда?”, что тотчас отдернулся и с минуту озадаченно осматривал свои пальцы, словно хотел и не решался на них подуть. Они смеялись весь фильм. Смех сближал, и Лена думала, что герой чем-то похож на Виктора. Выйдя из “Ударника”, серого и насупленного, слитого со всем непогожим днем, пошли по мосту; вода от ветра дробилась чешуей, незажженные кремлевские звезды были тусклыми, и, сама не зная почему, она сказала: – Какой Леня симпатичный! – Что еще за Леня? – А ты не знаешь? Куравлев, естественно! Замечательно играет. У нас один военный на работе так же говорит… – Как? – С прибаутками. – Пустой хохмач, – нашелся Виктор. – А мне очень нравится! – Как хочешь. Можно тебя до дома проводить? – До моей станции. До дома не надо. – Почему? – Потому. В метро их пальцы были рядом на захватанном металлическом поручне. Вагон трясло, руки съехались, Лена, будто не замечая, не убирала руку, и Виктор неотрывно смотрел на этот союз плоти. Освободилось место, села, Виктор высился над ней наклонившейся стеной. Прибыли на “Щукинскую”. Спросила на прощание: “Как твои успехи?”, начал старательно и сбивчиво излагать, осадила: “Всё с тобой ясно”. Замолк и резко помрачнел, точно подавился. Позвонил в тот же вечер по общажному телефону (починенному) и разговаривал неразборчиво, вероятно, с мечтательным придыханием, и она закричала: “Я ничего не слышу! Пока!” Он перезвонил – голос его стал четким, но каким-то ободранным. Он звонил каждый день: “Что делаешь? Совсем ничего? Понятно. Может, повидаемся? Когда будешь знать?” Несколько раз молчали в трубку. “Не слышу! А?” – звонко поддевала она хохотком, угадывая, что за рыбина задыхается на том конце. И ощущала мстительную отраду: терзать Виктора – значило мстить Косте. Но тем чаще она думала о соседе и как-то среди ночи поняла, что снова вслушивается в звуки на лестничной площадке. Женская изобретательность подтолкнула ее спросить у молчания: “Зайка, ты?”, трубку повесили, и перезвонил Виктор, гаркнувший: “Кто это зайка?” – “Кто надо” – “Нет… – заканючил он. – Это… Кого ты так назвала?” – “Зину, подругу, отстань”. Не отстал, а повел в Музей революции – на этот раз шли под руку. “Почему вы такой нескладный? Как вы ходите?” – спросила нарочно на “вы”. Он тотчас сделался и впрямь нескладен, вжал голову в плечи и ослеп, увлекая ее за собой прямиком на манекен дюжего матроca. Лена в последнюю секунду рывком в сторону успела предотвратить столкновение, так что кудреватая голова Виктора прошла в миллиметре от героической бескозырки. – Интересно, кем бы мы были в семнадцатом году? – спросил, ведя ее по бульвару. – Я вот – матросом. – А я… – Буржуйкой? – Что-о? – Ну, ты такая чистюля, и славная такая, и ухоженная. Меня бы ранил какой-нибудь буржуй, а ты бы меня перевязала и спрятала. Нет? А потом ты пошла бы медсестрой на фронт. Нет? И я бы научил тебя стрелять, и мы бы вместе воевали против белых. – Размечтался… – Скажи, ты когда-нибудь влюблялась? – спросил торопливо, как будто боясь спросить. – В детстве. А ты? – Я? Я – никогда. Раньше. Никогда раньше я… Шли по бульвару между тяжелыми сальными тополями дорожкой, открытой синему отрезку раскаленного неба. Пух под ногами кипел, как манная каша, и Лене казалось, неслышно клокотал. Виктор, замолчав, то и дело с силой бил ногой в эту пену. А еще через несколько дней достал билеты на “Черных птиц” – балет, завезенный из ГДР. Встретил на “Пушкинской” с ярким букетом роз, и отправились в музыкальный театр. “Как неудобно таскать твои цветы! – говорила Лена. – Подарил бы после! Возьми, подержи!” |