Онлайн книга «1993»
|
– Сырка! – сообщила Лена и, присев, срезала розовую сыроежку. – Еще сырка! – встав, помахала корзинкой. – Меня грибы любят! – Сырки, – передразнил Виктор, – несерьезные грибы! – Может, ты и к грибам меня ревнуешь? – Да кому ты нужна, кроме грибов. – На этот счет есть и другие мнения. – Ты что несешь? – Он сгреб из-под ног несколько шишек, метнул в нее, промахнулся, и одна, срикошетив от сосны, попала ему в голову. Охнул, встал, потирая висок. – Всё из-за тебя, гадина тупая! – простонал он со смешком. – Как будто пуля попала! – Ты гадина! – живо отозвалась жена и опять присела. Виктор сделал несколько широких шагов и вступил на просеку, сквозившую между лесными стенами. Свет голого, освобожденного, незаслоненного неба опрокинулся на него и ослепил. – Мой! – сорвался он вдруг. – Белый! – закричала Лена, ликуя, как будто отзываясь на белый свет. Они увидели белый гриб с разницей в долю секунды, но Виктор, первым достигнув высокой и одинокой березы, спортивно нагнулся, полоснул лезвием, спрятал ножик в карман и обернулся к жене. Он держал гриб у лица и долгим засосом ноздрей нюхал шоколадную шляпку. – Дай! – Лена подошла, недоверчиво всматриваясь. – Вить! – Она встала на цыпочки и дернула за локоть. – Не червивый? – Сама ты червивая. Не лезь. Сломаешь. – Он опустил гриб в корзину, качнул ее плавно, как люльку, и блаженно произнес: – Дома насмотришься. Надо дальше искать… – Может, дух переведем? – Бездельница… – Виктор покрутил пальцем у ноющего виска. – В аварийке сидит, баклуши бьет. По лесу ходить – чем тебе не отдых? У меня, например, от этого силы прибавляются. В небе загудел самолет, и, переча ему, наставительно отозвался дятел. Пошли дальше. – Ищи-свищи… Ищи-свищи… – приговаривал он, косясь на жену. Наверное, белый гриб был таким ценным призом, что Виктору больше не везло. Он на ходу вдарил палкой по березе, сбивая наросшие каменные грибы. – До нас всё смели… Ничего не оставили… Время… Потеряно время… Давно потеряно… Потеряно давно… С кем я связался? Он перелез бесконечное поваленное дерево, поставил корзину на землю, выбрал линию полета и метнул сук: палка пролетела, красиво крутясь, пока не тюкнулась о строгий ствол сосны. Лена, что-то напевая, срывала ягодки и несколько раз нагнулась, подрезая новые сыроежки. Потом обнаружила укромную семейку лисичек. Виктор загорланил по складам: – А я хочу быть похожим на Ленина! На Владимира Ильича! – Певец нашелся! – подколола Лена. – А что ты еще можешь, кроме песен? “Ау-у-у!” – раздался далекий тревожный зов. “Ау-у-у!” – позвали опять, ожидая ответа. – Я многое умею, – пробурчал Виктор. – Ага, умеет. До аварийки докатился. – Я, что ли, виноват… – Другие мужики деньжищи зашибают. А ты привык, чтоб тобой командовали. Каждый сам себе капитан. – И я капитан. – Капитан. С трубой подзорной… Подзорной-позорной! Из консервных банок. – Что? Что ты сказала? Повтори! Нет, что ты сказала? – Задыхаясь, он ринулся на нее, перекинув корзину через локоть, и она, пугливо хихикая, побежала. – Повтори-ка! – Сквозь шуршание и хруст он слышал, как мягко колотится большой гриб в его корзине. – Белый! – прокричала Лена. – Ура, еще один! Она сидела, согнувшись над грибом, и бережно отпиливала его у основания. Гриб был малого росточка, и, возможно, поэтому весь какой-то нахохлившийся и высокомерный, с обидчиво надутой глянцевитой шляпкой. Виктор мгновенным движением вырвал гриб у Лены из рук и разломил, отделив шляпку от ножки. – А! – закричала она с болью. – Ты что творишь? – Он червивый! – Виктор смял и уронил ножку, разорвал шляпку напополам и тоже отшвырнул. – Всё ты врешь! Ну и где здесь черви? Покажи хоть одного! – Лена присела, собирая гриб из травы. – Где, я тебя спрашиваю? – Подняла лицо, столкнулась с его взглядом, показавшимся ей жестоким и тупым. – Скотина! – Она вскочила и полоснула по воздуху раскрытым перочинным ножом. – Давай мне сюда свой гриб! Я его тоже покрошу! Приятно тебе будет? – Эй! Ты что? – Виктор заслонялся от нее корзиной и отступал. Лена с некрасивым искаженным лицом шла на него, сжимая нож, и голосила: – Думаешь, всё тебе позволено, да? Пятясь, Виктор вывалился на поляну, споткнулся о кочку, чуть не упал, выпрямился и пошел на жену. Она замерла, бросила нож и корзинку – грибы рассыпались и покатились, забавные и разноцветные. Он толкнул ее корзиной в грудь, подхватил левой лапищей и чмокнул в губы. – Скот! – она дунула ему в лицо снизу вверх. Он аккуратно отставил корзину и ухмыльнулся, словно набираясь силы. Потом спокойно и ласково взял ее лицо двумя ладонями, сжав щеки. Она замычала, лягнула его ногой, он сместил ладони, зажимая ей уши, и присосался длинным поцелуем. Она укусила его за губу, он встряхнул ее, дернул влево-вправо… Несколько мгновений они качались в странном танце, и оказались на траве, между двух кочек. Он лежал на ней, придавив всю и удерживая запястья вытянутых рук, то ли вглядываясь в ее лицо, то ли ничего не видя. – Отстань! – Не отстану. – Витя, ты охерел? – В ее голосе послышалась юморная хрипотца. – Отпусти меня! Я сейчас закричу! Ты понял? – Ау, – передразнил он. – Что ты закричишь? “Ау” закричишь? – Витя, Вить! Здесь люди ходят… – Здесь можно. Это лес. Давай, идиотка, слушай, что я тебе говорю. – Сам идиот. – Сама идиотка. – От тебя по́том воняет. – И ты, и ты… – Он проговорил, смакуя: – Вонючая… – Ненавижу. – Я тебя. – Я… Ай! – Губы их слились согласно, сладко и крепко. Виктор отстранился и пристально посмотрел на нее. Она лежала с закрытыми глазами, молочный цветок клевера пробивался сквозь темные волосы. Он резким движением потянул на ней тренировочные штаны вместе с трусами, обнажил по бедра, приподнял ее и новым движением спустил их до колен. Нагота жены была смуглой и бледной, пухлой, и живот немного пухл, нежные морщинки на бедрах, над коленом голубел плевок синяка от огородного ушиба, лобок был крепкий, выдвинутый, подбритый, в жесткой черноте волосков. Он лег на нее и стал двигаться медленно и внимательно, глядя не на нее, а в сторону, чутко вслушиваясь в звуки леса. Пели птички. Они не были слышны всё это время лесной ходьбы, а сейчас он слышал их треньканье. Они словно подмигивали друг дружке свободными, какими-то необязательными трелями, то заливистыми, то отрывисто-короткими. Интересно, что, если не прислушиваться, их песенки можно было не слышать. Но вслушавшись, он обнаружил, что их нельзя не слышать: так они пронзительны. Эти звуки напомнили ему печатание на электрической машинке: настырный бег по клавишам, звяк абзаца, и снова беглые и размашистые ударчики. |