Книга Дорога на две улицы, страница 47 – Мария Метлицкая

Машка, столичная штучка, избалованная красотка, не просто толковая, а очень способная во всем, чего бы ни коснулась. Легкая, быстрая, без каких-либо комплексов, шумная и очень свободная, она являлась полной противоположностью сдержанной, жесткой, суховатой, опытной, закаленной и разочаровавшейся во многом Ольге.

Машка была уверена: жизнь – райский куст. Вечнозеленый и цветущий. И вдобавок усыпанный сочными плодами. Ничего сложного – только протяни руку! Стоит только захотеть и… Все и всё, моментально и без раздумий, упадут к Машкиным ногам.

Жизнь длинна, прекрасна, разнообразна и щедра на сюрпризы.

Машка тоже прекрасна и разнообразна – так отчего бы им не договориться и не понять друг друга?

Ольга знала уже все или почти все про эту же жизнь. Навидалась и вранья, и предательств, и обмана. Научилась пахать и выживать – милую и интеллигентную девочку из московской семьи обкатали, протрясли и закалили обстоятельства новой (теперь уже прежней) жизни по полной. Она научилась спать в кузове грузовика под брезентом, есть из банки холодную жирную тушенку, пить воду из реки, мыть голову холодной водой, расстройство желудка лечить разведенным крахмалом и полоскать больное горло керосином.

К тому же списку прилагались навыки, как пользоваться мхом, обернутым в разрезанный на полоски пододеяльник, в дни женских ежемесячных неприятностей, так как ваты в глубинке не видели уже давно. А про мох ей рассказала одна пожилая женщина, сельская учительница, прошедшая сталинские лагеря.

К длинному списку Ольгиных открытий прибавилось разочарование в людях, и в мужчинах особенно. Несколько лет она видела повальное пьянство, отсутствие желания работать, вести хозяйство и дом.

Все на своих плечах тащили женщины: и огороды, и скотину, и детей.

Нет, разумеется, исключения были – какие же правила без исключений? Был Савельич, хозяйственный, серьезный и непьющий. Еще Игнатий. И Ларисин любовник – директор совхоза. Имелись и другие добротные мужички – крепкие, работящие и почти непьющие. Но сколько их было! Пальцев на одной руке хватит, чтобы пересчитать. Еще она все поняла про мужчин – пусть опыт ее был не так велик в количественном смысле, а вот в качественном…

Семью в традиционном смысле она точно не хотела. Перед глазами стояли бабушка Лиза, Гаяне, бабушка Нина, Эля и мать. Пожалуй, именно судьба матери сыграла в ее решении определяющую роль.

Глядя на мать, совсем еще нестарую женщину, убитую заботами и бытом, не состоявшуюся в профессии, а если быть откровенной и беспощадной, замученную, затурканную, не интересную отцу и окружающим, бестолково и шумно хлопочущую по хозяйству, озабоченную только вопросами обеда, уборки и «доставания» какой-нибудь еды, с почти бесследно исчезнувшими обаянием и красотой, никем не оцененную, Ольге хотелось и плакать, и сокрушаться, и даже немного злорадствовать. Особенно когда мать в сотый раз поднимала вопрос об устройстве ее жизни.

Отец, от всего отстраненный и как бы ушедший во внутреннюю эмиграцию – самый, кстати, легкий путь в семейной жизни, – тоже ее одобрения не вызывал. Это, по мнению Ольги, называлось «удобно устроился».

К Машке тоже было полно вопросов. «Птичка певчая» – называла ее Ольга и осуждала за то, что от проблем семьи та ловко отвертелась. Впрочем, что взять с подростка? Ведь если вдуматься… Жизнь без матери и отца – с самого рождения. Понятно, Елена заменила всех. Ну или попыталась заменить. Отец Машку любит, несомненно. И еще ею гордится. Только при виде внучки у него загораются глаза.

Но излишняя легкость Машки, а точнее – легковесность, была причиной для беспокойства Ольги.

Никоша – вот здесь, несмотря на все проблемы, было все замечательно! Никоша прекрасно успевал, был усидчив, увлекался многим, занимался глубоко и вдумчиво. Был прекрасно воспитан, предупредителен и галантен. Никто и никогда не слышал от него резкого слова или раздраженного тона.

И, пожалуй, он был единственный, кто хоть как-то жалел мать.

Ольга видела, как мать и сын понимают и чувствуют друг друга – без слов. Достаточно одного взгляда.

Вечером Елена обязательно заходила в комнату к сыну, и они подолгу о чем-то шептались.

Отец Никошей тоже гордился, но близости между ними, увы, не случилось.

А вот новый и неожиданный член семьи был и вовсе проблемой. И все понимали: пока еще точно – цветочки. Про ягодки думать не хотелось.

Когда Ольга занималась с Сережей (точнее, пыталась это делать), она видела его испуганные и совершенно пустые глаза. Он не просто не хотел понимать – он не мог понимать! У него просто не получалось ни почувствовать, ни вникнуть.

– Ну ладно! Не всем же быть академиками, – успокаивала она Елену. – Получит хорошую специальность – механика, например. Или – закройщика. Хороший закройщик всегда на вес золота. В крайнем случае пойдет в таксисты. Хлеб нелегкий, но довольно сытный. Да мало ли замечательных и нужных профессий, прекрасно кормящих человека!

Но и тут все оказалось не так-то просто. У Сережи не было способностей ни к чему! Ни способностей, ни интереса.

Его не интересовали даже машины.

А руки у него были… Из серии «крюки, а не руки». Ольга, привыкшая за годы одиночества к любой домашней работе, пыталась научить его элементарным хозяйственным навыкам.

Но молоток обязательно попадал по Сережиным пальцам. Скворечник разваливался на куски через две минуты, а лампочка никак не входила в патрон.

«Никчемность» – так его определила про себя Ольга. Абсолютная никчемность и бездарность. Пустота снаружи и внутри. Звенящая пустота.

И что будет дальше? Тут хоть лоб расшиби…

Учительница вызвала как-то Ольгу на разговор. Сильно смущаясь, пыталась втолковать, что в «обычной школе» Сереже не место.

– Ищите школу для подобных детей, – посоветовала она. – Сочувствую, но здесь он учиться не сможет. Да и зачем вам это надо? Дети – существа жестокие. Он для них, мягко говоря, изгой. Они его дразнят и всячески обзывают. Он только озлобится на весь мир.

– Как обзывают? – уточнила Ольга.

Учительница покраснела и вздохнула:

– А надо ли, Ольга Борисовна?

Ольга кивнула.

– Дебил, например. Олигофрен. Достаточно?

Ольга простилась и пошла прочь.

Переводить в школу для умственно отсталых детей? Поставить на всей его жизни жирный крест? Перестать за него бороться?

«Нет. Я попробую еще», – подумала она.

Без всякого энтузиазма подумала.

Потом стали пропадать деньги. Обнаружила это не безалаберная Елена, а внимательная и осторожная Ольга.

Все стало ясно сразу. Сережа был вызван на ковер. За всю долгую беседу он ни разу не поднял глаза и не попытался оправдаться.

«И вправду дебил, – со злостью подумала Ольга. – Может, действительно поискать нужную школу?»